Мое имя Офелия
Шрифт:
– Не смотри на солнце, иначе ослепнешь, а стой в его лучах, и пускай они тебя согревают, – наставлял он меня. Это было одним из многих высказываний отца, которые он заставил меня запомнить.
Правда, Гертруда была такой величественной и прекрасной, что я боялась взглянуть на нее, даже когда она прикоснулась к моим кудрям и спросила, как меня зовут.
– Это Офелия, моя дочь и мое сокровище, точная копия ее покойной и горячо оплакиваемой матери, – величественно произнес отец раньше, чем я успела открыть рот.
Гертруда приподняла мою голову за подбородок, и я посмотрела ей в глаза, серые, глубокие и загадочные.
– У нее
Меня охватило смутное чувство тоски, я опустила глаза и присела в глубоком реверансе.
После одобрительных слов королевы Гертруды моя судьба изменилась, я стала одной из приближенных. В тот же день отправили слугу за моим маленьким сундучком. Отец улыбался и напевал себе под нос, он радовался за себя.
Однако мне не хотелось переселяться. Хоть я не питала большой любви к отцу, его общество было мне привычным. И я не хотела менять свои привычки.
– Я не хочу покидать тебя и Лаэрта, – умоляющим тоном просила я.
– Но я не могу о тебе заботиться. Я понятия не имею, как воспитывать юную леди. С такой задачей лучше всего справятся женщины. – Отец говорил так, словно это истина, очевидная для всех, у кого есть хоть капля здравого смысла.
Я упиралась каблуками в землю и сопротивлялась, пока он тянул меня за руку.
– Идем же, хватит капризничать, – сказал отец, но уже мягче. – Прислуживать королеве – большая честь.
– Но что мне делать, если она будет недовольна, или будет грубо обращаться со мной?
– Повинуйся ей. Вот и все! Иди скорее, девочка, не будь глупой, – приказал отец, снова теряя терпение. Потом он вложил мне что-то в ладонь. Это был миниатюрный портрет моей матери в золотой рамке. Я почувствовала, что во мне загорелся слабый огонек отваги.
Путь от дома отца на задворках замка до покоев Гертруды в самом сердце Эльсинора показался мне долгим. Мы много раз сворачивали из зала в зал, и я почувствовала, что перестала понимать, куда иду. Я шла за слугой мимо жилых помещений придворных и министров, гораздо более просторных, чем комнаты отца. Я следовала за ним через караульные помещения, где спали, болтали и играли в кости мужчины. Они едва взглянули на нас, когда мы вошли в коридор, ведущий в покои королевы. Я шла все медленнее, разглядывая длинную галерею над обширным залом внизу. Ее стены покрывали гобелены, на которых были вытканы боги и богини, солдаты и охотники, дамы и единорог. Я начала думать, что, возможно, будет интересно проводить время среди такого великолепия.
Когда мы пришли в комнату возле спальни королевы, слуга оставил меня одну и ушел. В узкой, залитой солнцем комнате стояла кровать, табурет, кособокий стол и лежал тростниковый коврик. Там был камин, где я могла разводить небольшой огонь, чтобы согреться. Окно выходило на юг, я выглянула из него и увидела далеко внизу сад и лабиринт. Не зная, что будет со мной дальше, я сжала в руке портрет матери, я чувствовала себя одновременно покинутой и избранной, полной отчаяния и надежды.
Хриплое дыхание и шаркающие шаги предупредили меня о чьем-то приближении. Женщина преклонных лет вошла в мою комнату. Тучная, задыхающаяся, она все время вытирала свой влажный лоб и шею. Из-под ее шапочки выбивались белые кудри, похожие на ростки бледного мха. Это была Элнора, леди Вальдемар. На ее долю выпала незаслуженно неприятная обязанность обучать меня придворным манерам и руководить моим
– Я слышала, что ты любишь сбрасывать юбки и плавать! Что ты бегаешь по дворцовой территории и дерешься с мальчишками! – От возмущения леди повышала голос в конце каждой фразы. – Это должно прекратиться, потому что нет ничего более неподобающего для придворной дамы королевы Гертруды. – Кудряшки Элноры запрыгали, когда она неодобрительно трясла головой.
Я считала несправедливым, что она меня ругает, но ответила только:
– Я очень хочу делать только то, что вам понравится. – Отец гордился бы таким ответом.
– Конечно, хочешь. Иначе тебя отошлют назад в ту пещеру, откуда ты явилась. Сколько тебе сейчас? Одиннадцать лет? И тобой все это время никто не управлял! Ба! Ни одна лошадь не станет терпеть уздечку и не кусаться после стольких лет.
Мне не понравилось, что меня сравнивают с лошадью.
– Я умею сама собой управлять, когда учусь, – возразила я. – Я могу часами сидеть, не двигаясь, когда читаю Птолемея или Геродота. – Я стремилась показать ей, что обладаю кое-какими достоинствами и достаточно образована.
– Больше ты не будешь изучать никаких философов древности, – твердо произнесла Элнора. – Ни одному мужчине не нужна жена, более ученая, чем он сам, он будет опасаться, что она окажется строптивой и заставит его носить юбки.
– Я не стану строптивой! – воскликнула я, вспоминая о том, как часто я превосходила Лаэрта в учении. Но потом прикусила язык. Нужно ли всегда возражать? – Пожалуйста, научите меня, как я должна себя вести, – покорно попросила я.
– Описание того, что ты должна узнать о правилах приличия, заняло бы много томов, – с усталым вздохом ответила она. – Девочки благородного происхождения обладают врожденными навыками достойного поведения. Другие могут тренироваться и научиться этому, но с очень большим трудом.
Я начала отчаиваться, но потом напомнила себе о своей успешной учебе и поклялась овладеть этой новой наукой.
Затем Элнора заставила меня снять одежду, она осмотрела мои руки и ноги и пощупала пульс на запястье.
– Хорошее, крепкое тело. Сильные конечности и хорошее телосложение, – сказала леди одобрительным тоном, несколько обнадежив меня. Она обратила внимание на гладкие шрамы на моей спине и ногах, и я рассказала ей, как меня укусила собака.
– Ну, нечего стыдиться. Красота многих юных дам пострадала от оспы. Тебе еще повезло.
Она измерила мой рост, лентой обмерила талию и записала цифры. Сказала, что я должна иметь гардероб белья и простых платьев, соответствующих моему новому положению. Перспектива сменить поношенные, некрасивые платья, из которых я уже давно выросла, на новую одежду обрадовала меня. Я даже начала надеяться, что Элнора будет добра ко мне, если я не буду доставлять ей много хлопот.
Но в последующие дни мне часто бывало грустно, словно я переселилась за океан, а не просто на другую сторону двора Эльсинора. Я скучала по занятиям и по той радости, которую испытывала, бегая вслед за Лаэртом и его товарищами. Несмотря на то, что я попала в мир женщин, я все равно чувствовала себя ребенком, которого все игнорируют, затерянного в этом новом царстве. Придворные дамы, с их яркими перьями и щебечущими голосами, напоминали множество птиц в золоченой клетке. А я была среди них простой малиновкой, я стремилась к свободе и не могла петь, сидя за решеткой.