Мое непослушное сердце
Шрифт:
— Мне казалось, ты согласилась на Дор-Каунти.
— Я поеду в своей машине.
— Ради Бога.
Он молча вырулил на шоссе и вскоре остановился у станции техобслуживания. Открывая дверцу, он слегка задел бедро Молли, но не извинился. Она вытащила ключи из сумочки и вышла. За спиной взревел мотор — Кевин умчался, даже не попрощавшись.
Молли проплакала всю дорогу до границы с Висконсином.
Кевин заехал домой, на Оук-стрит, где переоделся в джинсы и фланелевую рубашку, захватил пару компакт-дисков чикагской
Он уже собрался открыть холодильник, но передумал.
Похоже, вместе со свободой он заодно потерял и аппетит.
Выбравшись на шоссе 1-94, ведущее в Висконсин, Кевин попытался вспомнить, что испытывал, плавая среди рифовых акул всего неделю назад, но ему это не удалось. В голову лезла всякая чушь. Богатые спортсмены всегда были заманчивой добычей для корыстных искательниц счастья, и сначала он заподозрил, что Молли забеременела специально, чтобы подловить его. Но зачем ей деньги? Нет, она, как все избалованные сучки, гналась только за удовольствиями и, стремясь удовлетворить капризы любыми способами, забывала о последствиях.
Едва он миновал Шебойган, звякнул сотовый. В трубке раздался голос Шарлотты Лонг, давнего и преданного друга их семьи. Как и его родители, она проводила летние месяцы в лагере и по-прежнему возвращалась туда в начале июня.
Кевин удивился. Они не перезванивались со дня похорон его матери. Зачем он понадобился Шарлотте?
— Кевин, меня опять донимал поверенный тети Джудит.
— Потрясающе, — пробормотал он. Перед глазами встала знакомая сценка: Шарлотта чинно беседует с его отцом и матерью после ежедневной службы в молельне. Даже в детстве они казались ему древними стариками.
Ко времени его рождения родители вели весьма упорядоченную жизнь, центром которой была церковь в Гранд-Рапидс, где отец был пастором. Других детей у них не было, и они не имели ни малейшего представления о том, что делать с живым, резвым малышом, которого любили всем сердцем, но не умели понять.
— Пожалуйста, попробуй посидеть тихо, дорогой.
— Когда ты успел так запачкаться?
— Почему ты весь мокрый?
— Не так быстро.
— Не так громко.
— Не так шумно.
— Футбол, сынок? По-моему, моя старая теннисная ракетка до сих пор валяется на чердаке. Может, попробуешь?
При всей своей нелюбви к футболу они неизменно посещали все игры, как подобало порядочным родителям в Гранд-Рапидс. Кевин до сих пор помнит, как различал на трибуне их взволнованные недоумевающие лица.
«Должно быть, они не раз гадали, каким образом им удалось зачать такого сына».
Именно это заметила Молли, когда он рассказал о родителях. Пусть она во многом ошибалась, но тут была абсолютно права.
— Он сказал, что ты ему не позвонил, — ворвался в его размышления осуждающий голос Шарлотты.
— Кто?
— Поверенный твоей тетушки Джудит. Не отвлекайся, Кевин! Он хочет поговорить насчет лагеря.
Кевин
Лагерь построил его прадед в глуши северо-восточного Мичигана в конце девятнадцатого века. С самого начала это было место летних собраний членов методистской общины, но, поскольку лагерь располагался не на побережье океана, а на озере, он так и не приобрел широкой известности.
Все детство и отрочество Кевину приходилось ездить туда с родителями. Отец упорно цеплялся за старые обычаи и продолжал проповедовать редеющей пастве, жалкой группе пожилых людей, год от года продолжавших возвращаться в маленькие домики. Кевин был там единственным ребенком.
— Надеюсь, ты понимаешь, что после смерти Джудит лагерь перешел к тебе, — подчеркнула Шарлотта.
— Мне он ни к чему.
— Глупости! Он принадлежал семейству Такер более ста лет!
— Шарлотта, это дыра, настоящая черная дыра, в которой бесследно исчезают любые деньги.
— Но ты должен заботиться о нем, как когда-то Джудит.
Найми управляющего.
— Я продаю лагерь. Карьера для меня важнее.
— Ты не можешь! Кевин, ведь это часть истории твоей семьи! Кроме того, люди все еще приезжают туда!
— Должно быть, доходы тамошнего гробовщика каждый раз подскакивают до небес!
— Гробовщика? Ты о… Господи, мне нужно бежать, иначе опоздаю! Даю урок рисования акварелью.
Она повесила трубку, прежде чем он успел сообщить о своей женитьбе. Что ж, все к лучшему. Разговоры о лагере отнюдь не улучшили и без того мрачное настроение. :
Боже, каждый раз каникулы превращались в сплошную муку! Пока друзья играли в бейсбол и бездельничали, он торчал в захолустье, в компании нудных стариков с их дурацкими правилами.
— Не плещись так в воде, дорогой. Дамы не любят, когда им брызгают на волосы.
— Служба начинается через полчаса, сынок. Пойди умойся.
— Ты опять бил мячом о стену молельни? Вся краска в пятнах.
В пятнадцать лет он наконец восстал и едва не разбил их сердца.
— Я туда не поеду, и вы меня не заставите. Там тоска смертная, и я ненавижу ваш лагерь! Попробуйте только приставать ко мне, и я убегу из дому! Вот увидите!
Родители в конце концов сдались, и следующие три года он провел в Гранд-Рапидс со своим приятелем Мэттом. Отец Мэтта был молодым крепким парнем, заядлым спортсменом, игравшим в футбол за «Спатнс», и каждый вечер он кидал с мальчишками мяч, к неописуемому восторгу Кевина.
Через несколько лет Джон Такер состарился настолько, что больше не мог отправлять службы. Молельня сгорела, и лагерь утратил свою религиозную роль. Тетка Кевина Джудит переехала в унылый старый дом, где раньше останавливалось семейство Такер, и продолжала сдавать коттеджи на лето. Кевин никогда больше там не бывал.