Мое непреклонное сердце
Шрифт:
— Ты давно ждешь меня? — спросил он.
— Нет, думаю, что недолго.
Несколько минут или часов — все равно, для нее это целая вечность! Она следила за ним, как он прошел по ковру неслышным шагом и положил пиджак на кресло напротив нее.
Колин вынул из манжет золотые запонки и положил их в стоявшую на столе коробочку синего веджвудского фарфора. Закатав рукава, он взял кочергу из чугунной под-ставки у камина. И вдруг заметил, что Мерседес вздрогнула. Он посмотрел на кочергу, потом снова на девушку.
И тут его осенило.
— Бог мой! —
Стыдясь, Мерседес опустила голову и молча уставилась на руки, сложенные на коленях.
Колин не стал бередить ее рану. Он набросился на поленья в камине, так что угли с треском разлетались в стороны, а искры взметнулись до самого дымохода. Несколько утолив свой гнев, он поставил кочергу на место и встал, опершись рукой о каминную плиту.
— Посмотри на меня, Мерседес.
Она медленно подняла на него глаза.
— Можешь ты представить себе, что я буду тебя бить?
Она отрицательно покачала головой.
— Или стегать тебя хлыстом?
Она непроизвольно вскинула руку и потрогала шрам на шее.
— Нет, — тихо проговорила она. — Я не думаю, что вы будете так делать.
Колин засомневался, можно ли верить ее словам: она буквально вдавилась в кресло в тот момент, как он поднял кочергу.
— Я говорю серьезно, — сказал он. — Я никогда не буду тебя бить.
В голове Мерседес эта фраза прозвучала по-другому:
«Я никогда не буду бить тебя так, как он». На ее взгляд, в таком виде это утверждение больше соответствовало действительности. Некоторые его слова причиняли ей такую боль, будто он полосовал ее кожу.
Колин пристально посмотрел на нее и был вполне удовлетворен ее молчанием. Он нетерпеливо откинул волосы со лба.
— А теперь в постель, Мерседес, — спокойно сказал он. И когда она недоуменно посмотрела на него, смущенная таким приказом, до него дошло, что она не правильно его поняла. — В мою постель!
Не сомневаясь в ее согласии, Колин поднял свой пиджак и исчез в гардеробной. Он специально не торопился с переодеванием и туалетом, чтобы дать ей время заснуть. Он и представить себе не мог, что ожидание было для нее мукой. Мерседес казалось, что она превратилась в единый нерв, имеющий окончание во времени — момент, когда он придет к ней.
Колин сразу почувствовал ее напряжение, как только лег рядом. Ее неровное дыхание не допускало и мысли, что она спит. Опершись на локоть, он взял ее за плечи и мягко повернул на спину. Свет от камина был за его спиной, и лицо ее оставалось в тени. Но даже и так он чувствовал страх и напряжение в ее серых глазах. Он поднял с подушки прядь ее темно-шоколадных волос. Напряжение в ее хрупкой фигуре было так велико, что она почти дрожала. Колин наклонился и мягко поцеловал ее губы.
— Я только хотел, чтобы ты спала рядом в моей постели, — тихо сказал он. — Я не буду тебя трогать.
Мерседес боялась потерять бдительность. Она осторожно изучала его, устремив глаза на его лицо, пытаясь обнаружить ложь.
— Мне не нужно было брать тебя второй
— Сегодня днем, когда ты взяла под руку миссис Фредрик, я понял, что ей было гораздо легче идти, чем тебе.
Мерседес резко отвернулась от него и прижала кулак ко рту, чтобы не заплакать в голос. На глазах у нее выступили слезы, плечи ходили ходуном. Она почувствовала его руку на своей и резко отодвинулась. Ее облегчение оттого, что он не настаивает на близости, было так велико, что по всему ее телу прокатилась волна дрожи.
Ни за что на свете она не призналась бы ему, что сдавленные рыдания, потрясающие ее тело, были на самом деле хохотом.
И лишь позже, услышав его мерное, ровное дыхание, она отважилась повернуться к нему лицом. Ему явно был бы неприятен ее смех, даже если бы он и понял его. Мерседес подняла руку и слегка прикоснулась к его виску. Почти белые волосы были мягкими, как лен, а под кончиками ее пальцев бился его живой пульс.
Она понимала, что нельзя на него сердиться за то, что он не понял ее состояние. Ведь он оценивал ее как мужчина. Странно, но это вызвало в ней нежные чувства. Он пока-зался ей в тот момент очень добрым, виноватым и нереши-тельным, но не без некоторой мужской самонадеянности. Кажется, он вообразил себе, что только он и мог быть причиной ее некоторого недомогания. И уж конечно, ему бы не понравилось, если бы она дала ему понять, что причиной ее странной походки были стертые ноги, а совсем не его подвиги прошлой ночью.
Она опять прижала кулак ко рту, чтобы подавить смех. Правда, она чувствовала небольшую боль там весь день, но это не доставляло ей сильного беспокойства. И даже наоборот, ей безумно захотелось, чтобы это ощущение ясно отпечаталось в ее памяти и навечно запечатлелось внутри нее.
Мерседес провела указательным пальцем по его щеке от виска до подбородка, и рука ее застыла у его шеи. Осторожно, стараясь не потревожить его, она придвинула руку ближе. Ее пальцы притронулись к тому месту, где начинался вырез его ночной рубашки. Он не пошевелился, и она стала нежно поглаживать его кожу и снова удивилась, что, когда он спит, у него нет на лице и половины того высокомерия, какое она привыкла наблюдать днем. Это придало ей смелости.
Мерседес прошлась рукой по его груди и остановилась на плече. Потом поцеловала его в шею, в самую ямочку. При этом она потянулась вверх и коленями стукнулась о его колени. Замерев и затаив дыхание, она со страхом ждала, что вот сейчас он очнется, но с облегчением почувствовала, что ритм его ровного дыхания не нарушился.
Воодушевленная этим, Мерседес вытянула свою ногу вдоль его ноги. Подол ее ночной рубашки задрался выше колен, и его тело приятно согревало ее. Какой-то момент она лежала не двигаясь, глубоко вдыхая его мужской запах и поражаясь, как же может ее тело так ловко приладиться к его, так отличающемуся от ее, телу без всякого неудобства или напряжения.