Мое открытие Москвы: Новеллы

Осетров Евгений Иванович

Глазами, полными духовного напряжения, смотрят со стен русских церквей святые Феофана Грека. Энергичная, свободная манера письма, смелый мазок, напряженные духовные искания, предельная острота характеристик, несколько приглушенные краски, создающие трагизм повествования, - характерные черты творчества Феофана Грека. Феофану Греку представлялась адом не только греховная земля, на которой безраздельно царило зло. Муки и сомнения, клокочущие в сердце, делают и душу человеческую адом - от него некуда убежать.

Обычно мы мало знаем о жизни старых изографов. Феофану Греку повезло. В его времена жил в Москве книжник Епифаний, прозванный за свою высокую образованность Премудрым.

Замечательный русский писатель дружил с прославленным византийцем. До нас дошло письмо Епифания Премудрого, в котором он описывает работу Феофана Грека в Москве. В письме есть, между прочим, такие строки: «…Когда я жил в Москве, там проживал и преславный мудрец, философ зело хитрый Феофан, родом грек, книги изограф нарочитый и среди иконописцев отменный живописец, который собственною рукой расписал много различных церквей каменных… Когда он все это рисовал или писал, никто не видел, чтобы он когда-либо взирал на образцы, как [это] делают некоторые наши иконописцы, которые в недоумении постоянно [в них] всматриваются, глядя туда и сюда, и не столько пишут красками, сколько смотрят на образцы. Он же, казалось, руками пишет роспись, а сам беспрестанно ходит, беседует с приходящими и умом обдумывает высокое и мудрое, чувственными же очами разумными разумную видит доброту. Сей дивный и знаменитый муж питал любовь к моему ничтожеству; и я, ничтожный и неразумный, возымел большую смелость и часто ходил на беседу к нему, ибо любил с ним беседовать.

Сколько бы с ним кто ни беседовал, не мог не подивиться его разуму…»

Феофан отличался редкостным трудолюбием. Он расписывал церкви (как свидетельствует Епифаний Премудрый, числом более сорока) в Константинополе, Халкидоне, Галате, Кафе, в Великом Новгороде, Нижнем и в Москве. Он был известен не только как создатель огромных стенописей. Его кисти также принадлежали первоклассные иконы, миниатюры и заставки в книгах. Время пощадило немногое. Но даже по тому, что дошло до нас, мы можем судить о Феофане Греке как о живописце вулканического темперамента. «Неизвестно, с какими намерениями ехал Феофан на Русь, - писал историк искусства В. Н. Лазарев.
– Вполне возможно, что он собирался побывать здесь недолгое время, подобно тем мастерам, которые посещали чужие страны в поисках более высоких заработков. Такие заезжие иностранцы обычно сохраняли презрительное отношение к культуре народа, оказавшего им гостеприимство, и при первом удобном случае уезжали к себе обратно на родину. Совсем иной была судьба Феофана. Приехав на Русь, он прожил здесь около тридцати лет - до конца своих дней… На Руси Феофан тесно сжился с русскими людьми и крепко вошел в русское искусство, судьба которого была в его глазах уже неотделима от его собственной судьбы».

Роспись Благовещенского собора в Московском Кремле была, вероятно, последней страницей в творческой биографии Феофана Грека. И вместе с ним, как бы знаменуя непрерывность художественного обычая, работал московский чернец Андрей Рублев. Он также был приглашен в Кремль для иконописных работ. Видимо, в 1405 году Рублев не был начинающим живописцем. Надо думать, что инок Андроникова монастыря, расположенного на живописном холме над Яузой, снискал уже тогда славу известного изографа. Иначе трудно объяснить, почему именно ему поручили работать рядом с Феофаном. Был и третий участник росписи в Благовещенском соборе - Прохор с Городца. Несомненно, что и старец Прохор с Городца был звездой первой величины. Не исключено, что именно Прохор-старец был главой живописной школы. Так сейчас думают исследователи.

Украшение Благовещенского собора лучшими живописцами страны имело значение для всех других изографов.

Это была, говоря современным языком, своеобразная художественная академия - она учила искусству. А в то время по всей Руси начинали строиться города, возводились деревянные и каменные сооружения, и, следовательно, художникам работы хватало. Профессия иконописца была почетной. Некоторые наиболее прославленные живописцы после смерти признавались святыми. Это высшая почесть, какой мог удостоиться в средние века человек. Так, например, было с Андреем Рублевым, имя которого современники еще при жизни окружили восторженным и благоговейным почитанием.

БЛАГОВЕЩЕНСКИЙ СОБОР В МОСКОВСКОМ КРЕМЛЕ. ИКОНОСТАС.

Летом 1405 года живописные работы в каменном Благовещенском соборе были закончены. Сотни трепетных огней отражались на глади пола, озаряли яркие и сочные сцены на сводах, переливались на золоченых решетках. Всеобщий восторг, удивление и благоговение вызывал иконостас не виданных ранее размеров - он полностью закрывал алтарь. Такого размаха не знала не только Русь, но и Византия, славившаяся на весь мир великолепием храмов.

Иконописцев, которых в Москве было великое множество, поражало и другое. Ни для кого не секрет, что великий Феофан и прославленный Рублев - противостоятели. Если бурный нрав византийца не знал предела, если седина его святых подобна пенящимся горным потокам, устремляющимся вниз, то московский художник был мягок, он любил нежные, почти прозрачные краски, лики на его иконах женственны, полны теплоты и кротости. Феофан весь в драматичных противоречиях - его образы каждую минуту ждут, что раздастся глас труб, зовущих людей на Страшный суд, где ни один грех не будет прощен; рублевские персонажи полны чистоты и согласного мироощущения.

…Московские изографы, отлично понимавшие толк в живописи, глядели на пылающий золотом иконостас, написанный Феофаном Греком, Прохором с Городца и Андреем Рублевым. Все были поражены. Прославленных мастеров как будто подменили. Трое неповторимых слились в одного. Конечно, руку каждого из художников можно различить. Но все понимают, что великому Феофану пришлось несколько смирить свой неистовый пыл. Его святые глядят уже не строго, по-византийски, - в них стало больше человечности и доброты.

Ученые до сих пор спорят, каковы были творческие взаимоотношения Феофана Грека и Андрея Рублева. Мы можем делать только предположения.

Нет никакого сомнения, что работа совместно с таким выдающимся мастером живописи и знатоком античной и византийской изобразительной культуры, каким был Феофан Грек, не могла не быть полезной для Андрея Рублева. Традиция - это не только продолжение, но и отталкивание. Лермонтов в своих творческих исканиях нередко противостоял Пушкину, но никто не продолжил пушкинский путь в литературе так, как Лермонтов.

Гармония Андрея Рублева противостояла трагической страстности Феофана Грека. Это не помешало Андрею Рублеву многому научиться у сурового византийца. А совместная работа по созданию иконостаса в Благовещенском соборе заставляет думать, что и неистовый Феофан не считал свою манеру письма единственно приемлемой.

На летописных страницах истории отечественного искусства имена Феофана Грека и Андрея Рублева навеки стоят рядом.

* * *