Моё поколение
Шрифт:
— Горе, — сказала Аня, глядя перед собой неподвижными глазами. — Потом как-нибудь… Оденься, пойдем на улицу, душно здесь.
— Хорошо. Я сейчас.
Альма стала быстро одеваться. Потом позвонила горничной и велела подать завтрак в комнату. Почти насильно напоила Аню кофе и накормила.
Выйдя на улицу, они часа полтора бродили взад и вперед по бульвару, вышли на Троицкий, прошли мимо городской думы, мимо пустынного в этот час катка, мимо занесенного снегом Гагаринского сквера. По городу уже шныряли визитеры и бегали от дома к дому мальчишки-христославы.
Альма с любопытством осматривала каждого встречного. Что касается визитеров, то они оглядывали маленькую и плотную её фигурку с явным удовольствием, Аня шла опустив голову и ни на кого не глядя. У «Золотого якоря» она неожиданно повернула на Поморскую. Альма понимающе усмехнулась и повернула следом за ней.
У ворот дома, в котором жил Илюша, они остановились. Аня высвободила из муфты руку, взялась за кольцо калитки, бросила спутнице: «Подожди меня» — и вошла во двор.
Альма постояла было у калитки, потом решительно перебежала двор и нагнала Аню в сенях.
— Я с тобой, — шепнула она и первая открыла тяжелую кухонную дверь.
Софья Моисеевна, возившаяся у печки, повернулась на стук двери и вопросительно посмотрела на нежданных гостей.
— Илюша дома? — спросила Аня, спрятав подбородок в серый каракулевый воротник и опустив глаза.
Софья Моисеевна оглядела девушек, и сердце её тотчас угадало Аню. Вытирая о фартук руки, она пробежала ревнивыми глазами от опушенных полосками серого каракуля ботиков до выбивающейся из-под серой шапочки светлой пряди волос, золотой отлив которых показался знакомым Софье Моисеевне, и у неё дрогнуло сердце. Но она постаралась скрыть своё волнение.
Из комнаты выглянула в кухню плутоватая мордочка Даньки. Софья Моисеевна прикрыла перед Данькиным носом дверь и обернулась к Ане.
— Илюши нет дома, — сказала она, подметая старым гусиным крылом золу на шестке. — А что вам угодно?
Аня молчала. Она не знала, что ей делать. Остаться? Уйти? Идя сюда, она не подумала о том, что Илюши может не оказаться дома. Да она и не приготовила никаких слов на тот случай, если б застала его. Ей просто нужно было видеть его. Она боялась, что он, ничего не зная о вчерашнем, придет к ней в дом, в этот запретный отныне и чужой дом. Чтобы этого не случилось, она, преодолевая свою робость, храбро явилась к нему сама. Теперь вся храбрость её исчезла. Она стояла молча перед Софьей Моисеевной, подавленная своей неудачей и не зная, что сказать, что сделать.
Выручила её более решительная Альма. Нимало не смущаясь, она выступила вперед и бойко проговорила:
— Разрешите нам тогда записочку ему оставить.
— Если хотите, пожалуйста, — сказала Софья Моисеевна, — прошу вас, пройдите.
Она открыла дверь в комнату, быстро прошла вперед, похватала со стола и буфета какие-то тряпки и полотенца, сунула куда-то
Гостьи уселись. Тогда Софья Моисеевна принялась искать бумагу. Поиски были довольно длительны, а когда нашелся наконец лист бумаги, оказалось, что куда-то запропастилась ручка.
— Дай ручку, Даня. Прямо наказание с этим мальчиком. Поверите, каждую неделю покупается ручка, но когда надо что-нибудь написать, ручки нет. Ну что ты стоишь, когда барышням нужно писать? Чтобы сейчас же была здесь ручка. Слышишь?
Данька мало смутился материнской строгостью. Он знал ей цену и потому спокойно- разглядывал гостей. Они ему нравились. От них вкусно пахло. И шубки у них были красивые. У Геси такой никогда не бывало. Раздумья Данькины кончились тем, что он полез под стол и извлек оттуда ручку, отличавшуюся вместе с другими Данькиными вещами от всех прочих, не Данькиных вещей замечательным свойством находиться в самых неподходящих для них местах.
Альма взяла ручку и улыбнулась. Даньке она понравилась, но всё же больше занимала его другая, молчаливая гостья. Всё в ней было тихо и простодушно-приманчиво, но всего удивительней была длинная шелковистая коса.
— Как тебя зовут? — спросил Данька, смело адресуясь к незнакомке.
— Аня, — ответила гостья.
— А почему у тебя коса такая длинная? Она, наверно, невсамделишная?
— Даня, — строго остановила Даньку Софья Моисеевна, — сейчас же иди прочь!
— Нет, нет. Пусть останется, — заторопилась Аня и вытянула косу перед Данькой во всю длину. — Посмотри, — сказала она, чувствуя от Данькиной непосредственности большое облегчение, — видишь, настоящая, всамделишная.
Данька добросовестно обследовал косу.
— Взабольшная, — сказал он, кончив осмотр и громко прищелкнув языком. — Здорово длинная.
Софья Моисеевна укоризненно покачала головой.
— Оставь косу, — сказала она Даньке, — что это за вольности, — и тут же прибавила, обращаясь к Ане: — Какие славные у вас волосы, прямо редкость, как вы их только моете.
Аня сидела потупясь. Ей приятно было слышать голос его матери. У неё сладко щемило сердце от этого голоса и горько саднило при виде бедности его дома, которая лезла из всех щелей, виделась вокруг неё решительно во всём. Вон книги навалены на буфете. Это, наверное, его книги, конечно его, — в доме даже нет этажерки. «Наследница», — вспомнила она с содроганием и это словно отбросило её далеко назад от этой убогой комнаты… Она поспешно берет бумагу и пишет:
«Илюша, придите вечером в Ограду. Необходимо поговорить. Аня».
Альма уже бойко разговаривает с Софьей Моисеевной и дарит Даньке сердоликовый брелок от своих маленьких часов.
— Ну зачем вы его балуете? Это дорогая вещь, — всплескивает руками Софья Моисеевна. — Даня, отдай брелок назад.
— Не надо. Пусть берёт, — смеется Альма, и Данька поспешно прячет сокровище в карман, где скопились всякие винтики, шурупчики, колеса от старого будильника, подобранная где-то щеточка для усов и другие не менее необходимые вещи.