Мое поколение
Шрифт:
Алеша подошел к нему.
— Кто это? — спросил он шепотом, кивая на гроб.
— Андрюша Гайворон, — тихо ответил Яша. — Чекист.
Алексей посмотрел на покойника: все лицо его было в сабельных шрамах, иссиня-багровая кровь запеклась в ранах.
— Кто же это его?
— Кулаки.
— За что?
Яша усмехнулся:
— Чекист.
Алеша пошел рядом. Он смотрел, как покачивался гроб. Казалось, плывет тело Андрюши Гайворона по улице, перекатываясь с волны на волну, как труп утопленника. А какая разница: убит или утонул? Все равно смерть. Смерть, конец всему! Нет, лучше пусть убьют, чем
Привезут гроб на тачанке — простой, некрашеный. Придет Юлька, ячейка придет… «Он погиб, как большевик, — скажут они, — а мы называли его хулиганом». И им станет стыдно! И Ковалев придет. Ковалев свободно вздохнет и расхохочется: «Вот он убит, а я жив!»
«Так нет же, и ты не будешь жить, белое отродье! Ты убил Андрюшку Гайворона, кучерявого чекиста, а я убью тебя. Убью, и тогда пусть меня расстреляют. Пусть! А я, падая, все буду кричать: „Да здравствует мировая коммуна!“»
И он, ничего не сказав Яше, вдруг бросился бежать обратно. Он бежал, не видя ничего перед собой, толкая прохожих и спотыкаясь. Наконец, вот уже двор, где живет Семчик. Алеша взбежал по лестнице и ворвался в комнату. Никого не было. Один Семчик, только что пришедший с работы, разматывал левую обмотку.
— Семчик! — задыхаясь, закричал Алеша. — Бери наган, пойдем убивать Ковалева.
Семчик удивленно поднял голову, увидел разгоряченное, взволнованное лицо приятеля и, сам заражаясь его волнением, быстро вскочил на ноги, сорвал со стены отцовский наган и бросился за Алешей. Незавернутая обмотка трепыхалась вокруг его ноги.
Юлька скрыла от Рябинина одну тетрадку, — ей было стыдно показать ее, потому что это был альбом.
У всех девочек в школе были альбомы. Девочки приставали ко всякому:
— Напишите мне что-нибудь в альбом. Только хорошее.
На первой странице Юлькиного альбома рука председателя детгруппы Ванечки Митяева вывела четкими, большими буквами жирно и размашисто:
НА ПАМЯТЬ ПО СОВМЕСТНОЙ РАБОТЕ В ГОРКОМЕ ДЕТГРУППЫ — ЮЛЕ
Твою я просьбу исполняю,В альбом пишу листочек сей:Будь стойким, честным коммунаромИ защищай республику труда.Писал бы больше, да нечего.
На следующем листке девочки из детдома, в котором Юлька была представителем горкома, написали ей коряво и с кляксами:
Милая! дорогая Юлечка! Тебя мы, все девочки детдома № 1, любим и уважаем за твою ласку и отношение. Любим тебя лучше, чем своих воспитательниц, и целуем тысячу раз.
Целую страницу заняло нравоучение Сашки Хнылова, вихрастого комсомольца, штатного оратора в детгруппе:
В продолжение жизни твоей желаю тебе всего наилучшего. Желаю стать образованным
И т. д. и т. д., с многими «дабы» и «ибо».
А поэт группы Костя Чужаков написал ей:
Учись, трудись, работай — люби науку, люби и труд.Борись с невзгодой за бедный весь ты люд.Надписей в таком роде было много. Когда писали ей в альбом, Юлька заглядывала через плечо писавшего и волновалась:
— Только не глупости пиши, а дельное что-нибудь!
И если это были «глупости» — о любви или в этом роде, она беспощадно вырывала страницу.
Над многими записями она останавливалась в нерешительности. Они нравились ей своей красивостью, но ее мучила мысль: не «глупость» ли это?
Особенно много в этом духе писали девочки.
Пусть жизнь твоя течет спокойно,Усыпанная тысячью цветов,И пусть всегда живет с тобою«Надежда», «Вера» и «Любовь».Первые строчки очень нравились Юле, и ради них она простила конец. Юлька любила цветы, и тут она была упорна. Насмешки не могли сломить ее. Всегда, весною — на пальто, а летом — на платье, у нее был приколот цветок. А дома во всех углах — в стаканах, в склеенных кувшинах — стояли букеты, собранные самой Юлькой в поле или наворованные для нее мальчишками в садах.
А это писали ей в альбом девочки:
Расти, как пальма, горделиво,Цвети, как розы цвет.Или:
Ты прекрасна, точно роза,Только разница одна:Роза вянет от мороза,Ты же, прелесть, никогда.Или:
Пусть сумрак, что на сердце так долго лежит,Как летняя ночь пролетит.И много еще в этом духе — о фиалках, о волнах, о тучах, о лучах. Альбом благоухал, и, перечитывая его по вечерам, Юлька тоскливо осматривала свою маленькую комнатку, в которой сгрудилась вся их семья — мать, она и две сестрички.
«Тесно мы живем, — вздыхала Юлька, — и некрасиво!»
Она прочла в какой-то книжке, что при коммунистическом обществе люди будут жить в больших, светлых домах с огромными окнами.
После этого она долго мечтала о том, как устроит свою комнату в этом доме. Она развешивала по стенам картины. Она переставляла мебель. Всюду у нее были огромные кувшины с цветами: тут и нежные лилии, и пышные пионы, и буйная черемуха, и застенчивая сирень, и розы, и тюльпаны, и простые васильки тоже! А в большое, огромное окно льется большое, огромное солнце (не то, что здесь: сочится какая-то солнечная жижица!). Огромное солнце! Оно заливает всю комнату, оно бродит по стенам и отдыхает на потолке.