Мое сердце и другие черные дыры
Шрифт:
Хотела бы я, чтобы тяготение исчезло и все бы в месиво и превратилось.
К несчастью, грезы наяву не ответ на вопрос мистера Скотта.
– Айсел, какой высоты достигнет мяч?
Я даже не знала, что речь в задаче шла о мяче. Остается только хлопать глазами.
– Айсел… – Мистер Скотт все еще надеется получить ответ. Он произносит мое имя с испанским акцентом, усвоенным, видимо, лет сто тому назад в университете. Но мое имя не испанское – оно турецкое. Мистер Скотт, пора бы уже сложить этот пазл…
– Ну…
– Мисс Серан, «ну» – это не численное значение. – В ожидании он прислонился спиной к доске.
Класс
Звонок. Мистер Скотт торопится дать нам домашнее задание, но почти все сбегают, даже не записав. Я остаюсь и старательно отмечаю номера задач в тетради. Учитель наблюдает за мной, грустно улыбаясь. Интересно, будет ли он скучать по мне после… того?
Когда класс пустеет, я наконец поднимаюсь и бреду по коридору, не отрывая глаз от грязного пола. Потом заставляю себя переставлять ноги чаще; хуже самого урока физкультуры – только опоздание на него. А я не в настроении бегать штрафные круги.
Наш тренер, мистер Саммерс, твердит, что бег очень полезен для сердца и продлевает жизнь. Только не мне.
Это самая отвратительная часть дня. Нет, дело не в приседаниях и упражнениях с мячом. Я ненавижу проходить мимо из-за мемориальной доски – монументального свидетельства преступления моего отца. Каждый раз убеждаю себя не смотреть, опустить голову, срезать угол. Но против воли обязательно поднимаю глаза и чувствую, как перехватывает дыхание. Огромная, сверкающая серебром доска в память о Тимоти Джексоне, чемпионе штата в беге на 400 метров, висит на стене прямо перед физкультурным залом и напоминает всем и каждому, что Тимоти Джексон мог бы стать первым олимпийцем из Лэнгстона, если бы трагически не погиб в возрасте восемнадцати лет.
О том, что это мой отец разбил олимпийские мечты целого города, на доске нет ни слова – хотя они могли бы там быть. Каждый год в день рождения Тимоти новости пестрят специальными репортажами, чтобы никто, не дай бог, не забыл. Никто и не думал забывать, хотя со смерти Тимоти прошло три года. Особенно теперь, когда Брайан Джексон готовится выступить в забеге на 400 метров. Да-да, в том же виде спорта. Исполняет мечту старшего брата… Ну разве могут местные журналисты упустить такую историю? И школьным коридорам без нее, понятное дело, не обойтись…
Я заставляю себя быстрее миновать сияющую доску и, прижав сжатые кулаки к бокам, вхожу в зал. Солнце отражается в полированном полу, а я раздумываю: что же мои одноклассники станут делать со своими ненавистью и страхом, когда меня здесь не будет? Не могу дождаться этого чудного мгновения.
Среда, 13 марта
Дома я застаю маму за кухонным столом. Кухня у нас крошечная и узкая – вытянув руки, можно упереться ладонями в стены цвета мяты.
Мама сосредоточенно разбирает счета, но услышав, как хлопает дверь, поворачивается ко мне. Опять то же выражение лица, каким она приветствует меня последние три года: будто
Раньше я проводила всю неделю с отцом, а выходные с мамой. Но когда отца увезли в тюрьму, у мамы не осталось выбора, и я стала жить с нею и Стивом.
До этого мать смотрела на меня со смесью любви и грусти – я была окном в ее прошлую жизнь, в ее сладкие с горчинкой воспоминания. Темные миндалевидные глаза туманились, голова клонилась вперед, темно-русые волосы падали на плечи, и она крепко стискивала мои руки, словно так я могла перенести ее во времени назад. Я была для нее словно зажившая рана: уже не болит – так, слегка саднит, напоминая о прежних днях. И мне втайне нравилось быть ее проводником в прошлое, ее связью с Турцией, с моим отцом, с молодостью.
Все изменилось три года назад. Теперь я живу с нею, Стивом, Джорджией и Майком. В их счастливом доме я чувствую себя незваной гостьей, хотя знаю, что мама меня никогда не попрекнет. И я кажусь себе уже не малозаметным шрамом, а открытым гнойником. Не все меняется к лучшему.
Наконец она произносит:
– Ты сегодня рано…
С каждым днем в ее речи все меньше и меньше турецкого и все больше южного. Нет, «южный» – не совсем правильное слово. В Кентукки говорят не с очаровательным акцентом «Унесенных ветром», а скорее в стиле блюграсс{ Разновидность музыки кантри.} или Полковника Сандерса{ Основатель сети закусочных KFC, изображенный на ее логотипе.}. Я всегда очень старалась, чтобы у меня такой не появился. Но теперь думаю: если мне все равно не дожить до семнадцати, зачем учиться говорить правильно?
– А мне сегодня не нужно на работу, – заявляю я, умолчав о «неудобстве», которое, по мнению мистера Палмера, доставлю клиентам. Мистер Палмер – король эвфемизмов. Они бы прекрасно поладили с мамой, учитывая, что содеянное отцом она называет не иначе как «тот несчастный случай». С недавнего времени она делает вид, что вообще ничего не произошло. Как будто, если не упоминать о чем-то, все само собой сотрется. Срочно в номер: не сотрется! Уж газетчики постараются.
В кухне появляется Джорджия. Помпоны чирлидера она швыряет на поцарапанный деревянный стол. Медового цвета волосы собраны в высокий хвост.
– Ты ведь придешь на игру сегодня вечером?
Она спрашивает маму, не меня. Я для нее не существую.
Джорджия – моя сводная сестра по матери, но, глядя на нас, этого никогда не скажешь.
– Сделаю все возможное, – отвечает мама. Перевожу: скорее ад замерзнет, чем мама не придет посмотреть, как ее Джорджия поддерживает баскетболистов средней школы Лэнгстона. Хотя она и новичок, ее уже приняли в команду чирлидеров. Большое дело. Правда, такое ощущение, что в отличие от других видов спорта в чирлидинге отбор проводят по размеру груди.
– Это финальная игра, – еще раз напоминает Джорджия все тем же уверенным голосом человека, который привык добиваться своего. У нее это здорово получается. Сестра всегда была мастером манипуляций. Когда случилась эта история с моим отцом, ей тоже пришлось не сладко, но она почему-то сумела все повернуть себе на пользу.
Помню, через несколько месяцев после суда я увидела Джорджию с каким-то парнем. Они разговаривали в коридоре, а я подслушивала из-за угла, чтобы прийти на выручку, если понадобится. Правда, Джорджия никогда не нуждалась в моей помощи.