Мое сердце между строк
Шрифт:
— Ты, — объясняет Фрамп и останавливается. — Я сказал Серафиме, что ты будешь здесь.
— Почему?
Он опускает голову. — Чтобы она пришла сюда. Только из-за меня она не хотела приходить.
Фрамп, согласно предыстории сказки, как известно, раньше был моим лучшим другом Фриггинсом. Но Раскуллио украл у Орвилля украл ядовитые травы, чтобы убить молодого принца (меня), так как он рассматривал его в виду препятствия для его любви к Морин.
Бурда, в которую он подмешал травы, была выпита ошибочно Фрампом. Без вмешательства Орвилля он бы умер. Волшебник, правда,
Молодого человека, который безумно и всецело влюблен в Серафиму. Которая на него не обратила бы внимание, если бы у него даже не было бы блох.
— Ах, Фрамп, — я глажу его за ухом.
— Я не нужен тебе для того, чтобы девушка заинтересовалась тобой.
— О, нет? А как насчет того, что ее лицо засветилось как фейерверк, когда я упомянул твое имя?
Я вздрагиваю при мысли о Серафиме.
— Тебя не беспокоит, что она не делает никакого различия, закрыта ли книги или открыта?
— Вообще— то нет. Я постоянно говорю себе, что это причина, почему она не обращает на меня внимание. Для нее я просто собака.
Наверное, можно было бы привести в поле, что Делайла тоже не может предъявить великолепный результат баланса, если речь идет о том, чтобы разделить реальность и фикцию. — Можно спросить тебя кое о чем?
— Конечно.
— Откуда ты знаешь, что она так самая?
Фрамп виляет хвостом. — Ну да, у нее прекрасная, блестящая белокурая шкурка... эм... я имел в виду волосы... и этот маленький промежуток между передними зубами... а ты когда— нибудь замечал, что она поет, если нервничает? Фальшивит и поет?
— И тебе это нравится?
— Именно это, — продолжает Фрамп. — Я люблю ее еще больше за ее недостатки. Она не может быть совершенна, но для меня она такая и есть.
Я думаю о Делайле, как она фыркает, когда смеется, как она грызет ногти, если она напряженно думает. Как она иногда не знает простых вещей, например, что пиявки помогают от головных болей, а не маленькая, круглая белая конфета. Как она загадывает что-то, когда видит падающую звезду или находит выпавшую ресницу или когда ее часы показывают 11:11.
— Да, — говорю я. — Я понимаю это.
Фрамп замучено завывает. — Ты любишь ее также?
— Серафиму? Нет. Тысячу раз нет.
Он задумчиво смотрит на меня взглядом, который выдает легкое сомнение.
Даже если я не хотел целовать Серафиму, книга потащила бы меня в ее руки. И да, она красива. Поцеловать ее не такая уж и трудная работа.
Все же интимные моменты с Серафимой наполняют меня чувством вины. Не только из— за Фрампа, но и из— за того, что она вкладывает всю свою страсть в эти поцелуи, так как она считает все это еще реальным, в то время как для меня это только была работа... с несколькими приятными побочными эффектами.
— Тогда ты должен мне помочь, Оливер, — просит Фрамп. — Как мне сделать так, чтобы она заметила меня?
Некоторое время я думаю над этим. Делайла видела меня по особенному. Если бы Фрамп
он бы только рассердил бы единорогов. — Как насчет подарка? — предлагаю я.
— Я передал ей кость, лучшую, которую только смог откопать! А она выбросила ее!
— А ты? — спрашиваю я.
— Я ее поймал.
Я начинаю ходить из стороны в сторону в раздумьях. Проблема в том, что Серафима всегда видит спасителя во мне, а эта картина должна исходить от тебя. То есть, мой друг, тебе нужна девушка в опасности, — несколько единорогов ржут, когда я подхожу слишком близко. — Я придумал! — щелкаю я пальцами. — Я умру.
— Что?
— Не по правде. Только так. Тогда ты можешь спасти меня на глазах у Серафимы.
— Олли, не обижайся на меня, но ты предлагаешь ужасно безобразную принцессу. И я не буду целовать тебя, чтобы пробудить тебя от столетнего сна, даже не думай об этом.
— Тебе и не придется, Фрамп. Мы сделаем вид, как будто бы единорог наколол меня на рог. Ты должен позаботиться только в моем симулированном кровотечении для пущей правдивости. — Я наклоняюсь над кустом сахарных ягод и собираю целую горсть плодов.
Фрамп беспокойно смотрит вдаль. — Мог бы ты собрать ягоды попозже? Она в любой момент будет здесь.
— Я не планирую их есть, — бормочу я и давлю ягоды в руке, до тех пор пока не остается только красная мякоть. Я расстегиваю камзол, так что открывается белая рубашка, и я намазываю ягодный сок на материал.
Красное пятно появляется посреди груди.
— Единственная проблема, — продолжает Фрамп, — в том, что никто никогда не попадал на рог единорога. Они — идеальные существа на протяжении все книги.
— Ну да... вероятно, я довел одного из них до белого каления, — предлагаю я. Я ложусь, прислоняю голову к камню и и прикрываю симулированную рану рукой.
Фрамп взволнованно вращается по кругу. — Это не сработает, Оливер. Она поймет. Я не такой хороший актер...
— Ты издеваешься надо мной? Ты каждый день играешь собаку. Это не может быть труднее.
Внезапно высокая, диссонирующая мелодия сдувает нас через луг. Единороги ржут и разлетаются. — Ах, Оливер, — напевает Серафима. — Вероятно, мы играем в прятки, любимый?
— О, это хорошо, действительно хорошо, — шепчет Фрамп, глядя на мое лицо. — Ты выглядишь по-нстоящему бледным.
— Сконцентрируйся, — шиплю я. — Фр... амп.., — кашляю я. — Помоги мне...
Серафима бегом перебегает через луг, и когда видит меня измазанного в кровь, она вскрикивает.
— Оливер!
Фрамп прыгает мне на грудь. — Держись мой друг, — говорит он, затем он поворачивается к Серафиме.
— Один из единорогов пырнул его. Оливер потерял много крови, — Фрамп прижимает лапой рану. — Сними мой ошейник, — требует он.