Мое сердце — твое, любимый!
Шрифт:
Карие глаза сверкнули хитрым огоньком.
— Так ты меня избегаешь?
— Конечно, избегаю, — призналась Норин. — Ты сам хотел этого. — Она опустила взгляд в чашку с кофе.
Рамон оценивающе оглядел свою собеседницу. Она поймала его взгляд и покраснела.
— Я чувствую себя мухой на иголке. Может, перестанешь пялиться? Понимаю, ты считаешь меня кем-то вроде маньяка-убийцы, но не стоит оповещать об этом окружающих.
Он ухмыльнулся.
— Я не произнес ни слова.
— Нет, — согласилась она с хриплой усмешкой, — но тебе достаточно только взглянуть…
— И что же они тебе сказали?
— Что ты винишь меня в смерти Изадоры, — ответила она тихо, — что ты ненавидишь меня, что каждое утро просыпаешься с мечтой, чтобы вместо нее в том гробу оказалась я. — (Он, крепко сцепив зубы, молчал.) — Ты можешь не поверить, — продолжала Норин, — но иногда и я мечтаю о том же. Никому из вас не приходит в голову, что я тоже ее любила. Я выросла вместе с Изадорой. Временами она была жестокой, но могла быть и доброй, если хотела. Мне так ее не хватает.
Рамон процедил сквозь зубы:
— Но ты нашла странный способ доказать свою любовь — бросила ее умирать.
Норин закрыла глаза: снова закружилась голова, снова стало трудно дышать. Однако несколько секунд спустя она подняла голову — бледная, но спокойная.
— Мне пора идти. — И медленно, точно рассчитывая каждое движение, поднялась, держась за спинку стула.
— Ты спишь? — вдруг спросил он.
— Хочешь узнать, дает ли моя совесть мне уснуть? — бросила она, холодно улыбаясь. — Нет, если тебе интересно, не дает. Я бы спасла Изадору, если бы смогла.
Она выглядела болезненно-бледной, будто недоедала или не высыпалась.
— Ты никогда не рассказывала, что же в самом деле произошло.
— Я пыталась, — напомнила она, — но никто не хотел услышать правду.
— Может, я хочу сейчас.
— Слишком поздно. — Она взяла поднос. — Ты опоздал на два года. Я бы с радостью рассказала тогда, но теперь… зачем? Какая разница? — Ее взгляд был совершенно пустым.
Норин повернулась и понесла поднос на мойку. Затем, не оглянувшись, вышла из зала и направилась к лифтам.
Рамон проводил девушку взглядом, полным горечи и сожаления. Похоже, он никогда не перестанет ее обижать. А когда-то, помнится, ему было стыдно, что Норин обижают все Кенсингтоны — ее даже не позвали участвовать в свадьбе. Изадора всякий раз демонстративно делала вид, будто кузины вообще не существует. Похоже, она ревновала?
Изадора была красавицей, душой общества, грациозной и элегантной, но, в отличие от Норин, пустой внутри. Рамон закрыл глаза, и холодок пробежал по его спине при воспоминании о той жуткой ссоре перед его отъездом в Париж. Чего они только не наговорили тогда друг другу!
Он винил Норин во всем, а во многом виноват, в сущности, лишь он один.
Шум в кафетерии вернул Рамона к реальности: он взглянул на часы и понял, что опаздывает. Пора вернуться к работе.
Когда закончилась смена, Норин отправилась домой. Вероятно, от усталости к вечеру ей стало хуже: она задыхалась, голова кружилась, сердце билось неровно. Войдя в квартиру, девушка сразу упала на кровать и заснула.
К утру
Выпив немного апельсинового сока, Норин в очередной раз вернулась в свой кошмар: болезнь Изадоры, необходимость спасти ее, позвать на помощь…
Рамон теперь захотел выяснить, что же случилось в ту ночь, однако ему не повезло: она больше не собирается возвращаться к этой теме. В его жизни для нее места нет, да и она не стремится обрести его, хватит, и так дорого заплатила за свои чувства. Намного спокойнее быть одной.
Норин отправилась на работу, и смена прошла без особых трудностей, если не считать проблем с дыханием, которые начали беспокоить ее не на шутку.
Вечером она посетила своего лечащего врача. Этот высокий светловолосый парень с доброй открытой улыбкой всегда относился к ней очень заботливо.
— Ты же медсестра, — напомнил он, — разве не чувствуешь, что с сердцем у тебя неполадки?
— Может, это от усталости, от перегрузок на работе?
— Да тебе необходима операция. Я не запугиваю, но ты же понимаешь, что, если долго откладывать, в один прекрасный день тебя не успеют и до больницы довезти.
Она это отлично пронимала. «Я умираю от безответной любви, — мысленно усмехнулась Норин, — мое сердце разбито в прямом и в переносном смысле…»
— Нельзя относиться к этому так легкомысленно, — продолжал отчитывать ее доктор. — Я хочу поговорить с кардиохирургом Майерсом и записать тебя на операцию. Кстати, твоя покойная кузина ведь была замужем за Рамоном Кортеро, — вдруг пришло ему в голову, — он же лучший специалист в этой области. Может, он тебя прооперирует?
— Рамон Кортеро ничего не знает о моей болезни, и я не хочу, чтобы узнал, — ответила она сухо.
— Почему?
— Он меня ненавидит. Вдруг ляпнет что-нибудь о моем состоянии, и я лишусь работы, а этого я позволить не могу. Я молюсь на мою медицинскую страховку и даже не могу намекнуть в больнице, что у меня со здоровьем такие серьезные проблемы.
— Нет, тебя не уволят…
— Могут, — бросила Норин, — и я это пойму. Медсестра в интенсивной терапии должна быть сильной и крепкой. Так что я предельно трезво оцениваю свои возможности. Даже попросила, чтобы мне выделили помощницу… на всякий случай, — она вяло улыбнулась. — Конечно, причину я никому не объяснила. Доктор покачал головой.
— Ты играешь с огнем. Ведь можешь умереть. Кстати, ты так и не рассказала Кортеро, почему тебя тогда не было с его женой?
— Он не хотел слушать, — со вздохом ответила Норин, — а теперь уже неважно. — Она поправила выбившийся из пучка светлый локон: — Мне так легче. Пусть лучше и дальше меня ненавидит. Все мои родственники меня просто терпеть не могут. Вот так-то. — Норин поежилась: — Если я умру на операционном столе, никто не пожалеет. Никто.