Мое темное желание
Шрифт:
Нет, не привык.
Я никогда не подпускаю их достаточно близко.
— Я не смешной. И ты тоже, судя по твоей последней шутке.
— Сделай над собой усилие. — Она подняла подбородок, сохраняя зрительный контакт. — Ты поклялся защищать меня. Сказал, что я твоя. Что ж, путь к сердцу женщины лежит через ее рот. Ты должен заставить меня смеяться.
Мне нужно не твое сердце, хотел я ей напомнить.
Жаль, что она не Даллас Коста.
Этому рту не нужен был смех. Только бенье (прим. Бенье —
Теперь мы стояли грудью к груди. Не касаясь друг друга, но достаточно близко, чтобы сделать это, если она попытается. А я этого хотел.
Отчаянно.
Мое сердце вырывалось из груди, стучало, пытаясь оторваться от артерий. Я погрузился в свои мысли, пытаясь придумать что-нибудь забавное.
Мне было не до смеха. Я вообще не смеялся, если честно. Очень немногие вещи радовали меня.
Когда я действительно задумался об этом, Фэрроу возглавила короткий список. Хотя я полагал, что смех над ней не заставит ее смеяться.
— Это смешно.
Она наклонила одно плечо вверх.
— Не моя вина, что тебе никогда в жизни не приходилось впечатлять девушек. Тридцать три — хороший возраст, чтобы начать.
Она погуглила меня. Я никогда не называл ей свой возраст. От осознания этого факта у меня в груди заклокотало.
— Когда Олли поступил в Оксфорд, его посвятили в общество Пирса Гавестона, устроив круговой обряд. Все мастурбировали в чашку, а новички должны были ее выпить. Он попросил добавки.
Фэрроу зашипела.
— Это не смешно. Это отвратительно.
— Это смешно с двух точек зрения. Во-первых, то, что Олли такой показной декадент. А во-вторых, что у него на самом деле две ученые степени.
Он уехал в Англию, чтобы получить степень магистра, потому что хотел в течение двух лет проводить побочные исследования европейских перегибов.
Другими словами, он хотел иметь больше свободы действий, чтобы трахаться без лишних хлопот, связанных с притворством, чтобы удержаться на работе.
Те крохи жалости, на которые я был способен, я приберег для будущих отпрысков Оливера фон Бисмарка. Миссией его жизни было заселение мира. Однажды его дети и внуки проснутся и поймут, что их семейное древо — это венок.
— Если тебе приходится объяснять шутку, она не смешная. — Она строго посмотрела на меня, копируя мои слова. — Дальше.
У меня вырвался рваный вздох. Неудивительно, что комики всегда были подавлены. Юмор выматывал меня.
— Однажды я съел пакет апельсинов и пострадал от последствий.
— Опять гадость. Не смешно.
Я впадал в отчаяние, что одновременно приводило меня в ярость и возбуждало. Никогда в жизни я ни в чем не отчаивался.
— Моя тетя прятала все свои сумки от мужа в багажнике своего G-Wagon. Однажды она оставила ключ в замке зажигания, и кто-то угнал машину. Но они не знали, что наткнулись на золотую жилу дизайнерских сумок стоимостью более миллиона долларов, и выбросили их на обочину. Полицейские нашли сумки и вернули
Рот Фэрроу дернулся, но она не засмеялась.
— Да ладно, — фыркнул я. — Ты чуть не рассмеялась.
— Я также чуть не кончила, когда в семнадцать лет занималась сексом с Пак Ву Бином на крыше небоскреба его отца. Но не кончила. Почти — это главное слово, Зак.
Я не знал, кто такой Пак Ву Бин.
Я просто знал, что он ходячий мертвец.
— Смейся. — Приказ прозвучал придушенным шепотом.
— Заставь меня, — прохрипела она, выпячивая грудь так, что она почти касалась моего частично обнаженного торса.
У меня не было выбора.
Пришлось пустить в ход большие пушки.
Вздохнув, я повернулся к ящику, открыл его, пролистал несколько фотоальбомов и вытащил нужный. Я вынул фотографию из ящика и вернулся к Фэрроу.
Протянув ей фотографию, я покрутил ее за кончик, как будто она вызывала у меня отвращение (так оно и было). Она осторожно взяла его за край, стараясь не касаться меня.
— Я проиграл пари только один раз. — Я застегнул последнюю пуговицу на рубашке, прочистив горло. — Оливер и Ромео заставили меня одеться в латекс с ног до головы.
Розовый латекс.
Мои глаза впились в ее лицо.
— Боже, Зак. — Ее губы расплылись в самой большой улыбке, которую я когда-либо видел. — Штаны без задницы.
— Сувенир после получения Олли высшего образования. Он вернулся из Европы с убеждением, что брюки — это заговор против задниц повсюду.
Из ее уст полился смех. Он ударил меня прямо в грудь. Снова. Как укол адреналина прямо в сердце.
Я почувствовал, как оно работает. Бьется. Перекачивает кровь. Бьется о мою грудину.
Черт, это вызывало привыкание.
Она вызывала привыкание.
Ее смех утих, и она уставилась на меня из-под длинных ресниц.
— Счастлив?
— Настолько, насколько это возможно, — признал я. — Дело в том…
Я поднял руку и большим пальцем смахнул прядь волос с ее глаза. Волосы — это мертвые клетки. Не плоть. Мне легче с ними справиться.
И все же мы оба перестали дышать.
Наши взгляды столкнулись. Держались. Поддались неослабевающему трансу.
— Теперь ты моя, Фэрроу. Защищать, развращать, губить. Я никому не позволю обращаться с тобой плохо. И уж тем более Бретту.
Она с трудом сглотнула.
— Что ты хочешь взамен?
Все, подумал я. Я хочу получить все, что ты можешь дать, и даже больше. Каждый дюйм тебя. Каждая улыбка. Каждый смех. Каждый вздох. Каждое прикосновение.
Впервые в жизни я жаждал не просто существовать.
Я хотел по-настоящему почувствовать себя.
Я проигнорировал ее вопрос.
— Ты должна переехать сюда. Забудь о том, чтобы оставаться в своем доме и защищать дело. Под моей охраной у тебя будет все. Дом. Компания. Памятные вещи — кроме кулона. Если хочешь, я сошью для тебя красивое пальто из кожи Веры и твоих сводных сестер.