Мое второе "Я"
Шрифт:
– Профессор, когда мы уравняем скорость?
– Три с половиной часа. Теперь нам приходится экономить топливо.
– Малыш, дай всю информацию по кораблям этого типа. Сколько и когда их пропадало.
– На отображение всей информации потребуется много времени, задавай вопросы конкретнее. Всего кораблей класса SHAC было выпущено шестьсот восемнадцать единиц, из них переоборудованных для перевозки высокорадиоактивных материалов – сорок. На сегодняшний день в эксплуатации находится восемнадцать, остальные по разным причинам выведены из строя. Пропавших по неизвестным причинам – два. Один с бортовым номером 348003 – при пересечении орбиты Марса, второй – 348211 – в момент аварийного торможения непосредственно в поясе астероидов. Причем вектор движения
– Малыш, дай характеристики орбиты этого корабля.
В пространстве рубки вспыхнула схема участка Системы с реперными точками. Ярко-красной линией прочертился курс терпящего бедствие грузовика. Он начинался где-то в южном полушарии плоскости эклиптики и под острым углом уходил на «север».
– Так откуда же он стартовал? Профессор, какие соображения?
– Откуда угодно. Последние трое суток мы с Малышом не отслеживали оперативную информацию, может быть, пропал еще один грузовик. Сейчас его скорость – триста семьдесят восемь километров в секунду относительно Земли. Во время активной фазы маршрута достаточно небольшого столкновения, для того чтобы изменить вектор тяги и улететь к черту на кулички. Во время пассивной фазы курс изменить практически невозможно. Судя по тому, что в инфракрасном диапазоне корабль практически молчит, двигатели не работают уже давно. Отсюда вывод. Предположительно, корабль стартовал из пояса астероидов с грузом, во время активной фазы произошла авария. Был изменен курс. Экипаж был не в состоянии отключить двигатели из-за неполадок оборудования или гибели. Двигатели выработали запас топлива или программу разгона и отключились. Корабль вышел из зоны радиоконтроля, не сумев подать сигнал бедствия в штатном режиме. В настоящий момент корабль обречен. С такой скоростью он покинет пределы Солнечной Системы, гарантированно не встретив на пути ни одного искусственного сооружения.
Я оглянулся на Аду. Она сидела в заднем кресле, сжавшись в комочек, и широко открытыми глазами наблюдала, как мы решаем судьбу неизвестного корабля. Было видно, что ей очень страшно. Я ее прекрасно понимал. Страшно и за себя, за такую маленькую, одну в громадном, пустом, мертвом и равнодушном пространстве. За тонкой оболочкой корабля мертвый вакуум, который не оставит ни единого шанса, если ты окажешься слабее его. Восемь сантиметров наружной обшивки не спасут от более-менее крупного обломка. Те, кто живут в космосе, уже привыкли, смирились с призрачной скорлупкой жизни или не выдержали и ушли в самом начале пути. Но это профессионалы, люди, отдавшие себя целиком космосу; те, которые всегда на передовой и не видят для себя другой жизни. Но еще страшнее за пилотов мертвого корабля. Для них катастрофа уже произошла. Вскрытый консервным ножом, неуправляемый мертвый корпус сейчас является либо последним затухающим шансом жизни, либо готовой усыпальницей. И не знаешь, что лучше: то ли сразу открыть шлем скафандра, то ли тянуть до последнего, до боли экономя последние глотки воды и кислорода в сумрачной надежде: а вдруг поймают сигнал, а вдруг заметят, а поймают вытащат? Понятно, что вне плоскости эклиптики эти шансы равны одной миллиардной и постоянно уменьшаются, но ведь шансы есть.
Надо было немножко приободрить девочку.
– Не бойся, сейчас мы подойдем поближе и аккуратненько посмотрим, что за ящик там летает. Если он стартовал недавно, то есть шанс, что пилотов вытащим. А засады не бойся, какой же дурак пойдет на верную смерть, даже ради такой красавицы, как ты.
Ада фыркнула и отвернулась. Улыбнуться я ее не заставил, но, скорее всего, ей полегчало.
– Я не боюсь. В Воронеже, в военном госпитале лежит дядя Сергей, друг моего папы. Харимов Сергей Иванович. Полковник ВКС. Почти три года назад он был командиром базы, кажется, тоже радиолокационной разведки, в поясе астероидов. Когда он перелетал с одной базы на другую, произошла авария, взорвалось что-то из перевозимого оборудования. Даже в плоскости, в обитаемой зоне, их разыскали и сняли с корабля только через семнадцать суток. В живых осталось только двое. До госпиталя довезли его одного. –
Да, оказывается, не все так просто. Ладно. Если это шанс, надо его использовать, а там видно будет. От судьбы не уйдешь. И только старуха с косой знает, где будет твой конец. Жаль, только, что «Аргумент» пустой.
– Малыш, какова температура корпуса грузовика?
«Ориентировочно шестьдесят два градуса. За последние тридцать минут поднялась на градус».
– Это значит, что внутри осталось работающее оборудование и неисправна система терморегуляции. К моменту уравнивания скоростей там будет под семьдесят. Сауна. Но еще не смертельно.
Профессор, не обращая ни на кого внимания, опять колдовал над прозрачным ЭИ-пультом, весь окутавшись графиками, диаграммами и столбиками цифр. Наконец он поднял голову и посмотрел сначала на Аду, потом перевел взгляд на меня.
– Знаешь, Глеб, а ведь не сходится.
– Что не сходится?
– Мне Малыш доказывает, что, исходя из механики траекторий, не может этот грузовик здесь оказаться просто так. Ему здорово помогли.
Я весь напрягся.
– А можно поподробнее?
– Можно. Малыш, дай диаграмму расчетного курса и модель аварии.
В пространстве опять зазмеились разноцветные линии.
– Вот смотри, курс корабля – сильно вытянутая гипербола. При такой скорости и расстоянии от массивных небесных объектов на данном участке – почти прямая. И самое интересное, что она начинается не в поясе астероидов, где находятся перевалочные базы и склада запасов радиоизотопов, а практически в пустом месте пространства. – Он показал рукой синюю область на траектории. – Это зона активной фазы разгона. Где-то здесь произошло столкновение, которое изменило курс. Зеленая область – зона свободного доаварийного маневрирования. А теперь посмотри внимательно – этот корабль не вылетал из пояса астероидов. Зоны даже не перекрываются. Если столкновение произошло в самом начале разгона, только тогда он мог набрать имеющуюся скорость и двигаться нынешним курсом, но тогда вектор тяги упирался бы в точку старта с небольшими отклонениями. А он упирается в пустое пространство.
Я внимательно присмотрелся к схеме.
– А если предположить, что он не разгонялся, а наоборот, только приступил к торможению, двигаясь с внешней стороны пояса?
– Не получается, тогда ему тоже неоткуда лететь. Юпитер и оба облака Орта сейчас смещены почти на шестьдесят градусов от его расчетного курса. Как ни крути, это простой грузовик, а не межзвездный корабль. Тем более посмотри внимательно.
В пространстве рубки опять появилось изображение грузовика, уже гораздо более четкое, чем раньше. Только сейчас изображение было развернуто на сто восемьдесят градусов.
– Он вращается во всех трех плоскостях. Это больше похоже на удар во время свободного полета. Но самое главное, обрати внимание на крылья.
Я обратил внимание. Крупный метеорит, или что там было, разрушил одно из крыльев топливных кассет, затем протаранил корпус грузовика, оставив громадную рваную пробоину с загнутыми внутрь краями. Но, скорее всего, это был не метеорит. Характер повреждений говорил о том, что столкновение произошло с крупным предметом, имеющим очень малую относительную скорость. Никаких взрывов, никаких сквозных пробоин. Рваная обшивка, торчащие фермы кассет, аккуратно искореженное железо.
Свои замечания я и высказал Профессору.
– Хорошо, но есть еще один нюанс. Крыло повреждено, фермы и направляющие деформированы. Синхронизация подачи топлива нарушена. По оценке Малыша, а я склонен ему верить, топливные кассеты были израсходованы симметрично в обоих крыльях на шестьдесят пять – семьдесят процентов. Другими словами, у него не было топлива, чтобы развить такую скорость.
– Стало быть, все-таки ловушка. Ему помогли разогнаться и встретиться с нами в этом месте.
– Через пару часов узнаем точно, а пока можно перекусить.