Моё Золотое руно
Шрифт:
— Медея…
Не оборачиваясь, я подняла над плечом средний палец и, словно спасаясь от волка, быстро запрыгнула в кабину пикапа.
ЯСОН
Я несколько секунд смотрел, как удаляется ее фигура, как ветер играет с золотыми волосами.
— Подожди, Медея… — В два прыжка я достиг ее машины и вцепился в дверцу. — Подожди, я должен…
— Я все сказала, Ясон! — Я никогда раньше не видел такой боли в ее глазах. Этот взгляд пронзил меня насквозь, как копье степняка. — Той
Взвизгнув шинами, машина рванула с места, и я едва успел отскочить. Медея даже не побеспокоилась, что может проехать мне по ногам. Мне оставалось только смотреть ей вслед.
Она действительно изменилась. Да что там говорить, та ночь, когда я бежал из Ламоса изменила все: ее, меня, весь наш мир. Было время, когда я владел настоящим сокровищем, и вдруг оно выскользнуло у меня из рук и разбилось на тысячи осколков.
А ведь я уже предчувствовал тот момент, когда семья Медеи станет моей семьей, а ее братья моими братьями, а не просто друганами. Ведь как только я увидел ее в свои двенадцать лет, я уже знал, что эта золотая девочка будет моей.
Я стою столбом, впервые увидев Медею во внутреннем дворе дома Ангелисов.
…И вся она была, как светлый мед, который пчелы
Из солнца и пыльцы цветов создали…
А она просто берет меня за руку и спрашивает:
— Виноград будешь? У нас есть лодка, и я умею ловить рыбу. И могу нырнуть под черный камень на нашем пляже. Веришь?
— Да ну ее, — кричит Гришка, мой приятель еще с дошкольных времен. — Она еще маленькая, только в ногах путаться будет.
Я вижу, как обиженно вытягивается лицо девочки, но плакать она не собирается:
— Ну да, как занозу достать, так «Меечка, помоги». А как на лодке плыть, так маленькая! И печенье для вас с Яшкой я у мамы просить больше не буду!
— Вот же вредная, — чешет затылок ее брат. — Точно, не будет.
— Точно, — подтверждает Яшка. — Мейка слово держит. Упрямая, как коза у деда Антипа.
Девчонка смотрит на нас, поджав губы и сощурив глаза, но руку мою не отпускает. И я принимаю решение:
— Медея будет с нами. — Затем поворачиваюсь к ней: — Но если будешь ныть…
— Мея не ноет. Она свой пацан, — заверяет Яшка. — Хоть и девчонка. Хоть и красивая.
Я стал ее нянькой, хранителем и другом. Я научил Медею чинить порванные сети, вязать морские узлы, забрасывать и промывать мережи, отковыривать ножом приросших к скале петалиди и есть сырыми морских ежей. Она узнавала ночную погоду по дневному прибою, умела ставить парус и отличать ядовитого дракуса от мелкой скумбрии.
И все же она не могла стать моей целиком.
Почти сразу я понял, что эта девочка принадлежала земле, как я принадлежал морю. Что ее будущим станет согретая солнцем почва Тавриды, корявая лоза и щедро налитые будущим вином гроздья винограда. Просто я отдавал ей все, что имел и умел, ибо знал, что меня тоже ждет щедрый урожай.
Сначала это были наши первые поцелуи: за
В день, когда в подводной пещере я стал ее первым мужчиной, я впервые посмотрел на Медею с суеверным страхом. За что боги дали мне такое чудо, и как долго суждено мне владеть им?
Как оказалось, всего несколько дней. До той проклятой ночи.
Сегодня я увидел: та чудесная девочка превратилась в манящую, опасную своей красотой женщину. И я стал ей совсем чужим.
Шесть лет… Шесть долбаных лет, пока не истек срок исковой давности за контрабанду, я пробкой мотался по Атлантике и Пасифику. Перегонял яхты и морские катамараны из Аустралии-дель-Спиритус-Санту в Аутеароа, проводил грузовые суда под носом у нубийских пиратов… Черт, я даже в Желтом море на джонках от муссонов бегал.
И только два года назад вернулся на берега Понта Эвксинского. Я сотни раз представлял свое возвращение, и надо же такому случиться: едва ступив на родную землю, нос к носу столкнулся с девушкой, чье сердце когда-то разбил.
Которая до сих пор владела моей душой, текла в моих жилах и хозяйничала в моих снах, как у себя на кухне. Черт, я даже с женщинами не мог думать ни о ком другом, кроме нее. Я даже кончить не мог, не представив ее лицо таким, каким оно было на алтаре Афродиты: с рассыпанными по серому камню золотыми волосами, с широко открытыми глазами, которыми она доверчиво смотрела на меня.
Которая сегодня показала мне «фак» и злая, как сто чертей, умчалась куда-то на своем грузовике.
Ладно, я знал, где в Ламосе мне точно будут рады. Братья Ангелисы сообщили, что тетя Песя по-прежнему живет на Чембаловке, не очень дальнем пригороде, в который превратился маленький рыбачий поселок моего детства.
Я зашел в прокатную контору, получил ключи от заранее забронированного Шевроле Силверадо и покатил вдоль набережной, ориентируясь на парящую над городом башню полуразрушенной крепости Чембало.
ГЛАВА 3
ЯСОН
Машину я оставил, недалеко от главной площади Чембаловки, на стоянке перед новеньким супермаркетом, так нелепо смотревшимся среди крашеных известкой и крытых рыжей черепицей домиков листригонов и ашкеназов.
Проехать дальше было невозможно, и до двора тети Песи я поднялся по узким улочкам, местами переходящим в лестницы. Во всю мочь голосили цикады, над головой хлопало развешенное для просушки белье, и ни звука больше — ни человеческого голоса, ни кошачьего мява. Стояло самое жаркое время дня, и обитатели Чембаловки дремали в своих дворах под навесами из живого винограда или в комнатах, под защитой решетчатых ставней.