Мое!
Шрифт:
— Почему ты мне не дал увидеть того человека? — спросила она. Голос ее дрогнул, но она держала слезы в узде. — Я хотела тебя увидеть. Почему ты мне не дал?
— Ты знаешь меня настоящего. Ее одурачить было легче. Лаура почувствовала, как на нее обрушивается шквал отчаяния. Она хотела прийти в ярость, завопить или запустить в него чем-нибудь, но не сделала этого. Она сказала спокойным голосом:
— Но ведь мы когда-то любили друг друга, верно? Ведь это не было ложью?!
— Нет, это не было ложью, — ответил Дуг. — Мы действительно любили друг друга. — Он вытер рот тыльной стороной ладони, глаза его блестели и смотрели
Кто-то постучал в дверь. Вошла сестра с рыжими кудряшками, неся небольшое человеческое существо, завернутое в пуховое голубое одеяло. Сестра улыбнулась, показав слишком крупные передние зубы.
— Вот и наш малыш! — жизнерадостно сказала она, отдавая Дэвида матери.
Лаура взяла ребенка. Кожа у Дэвида была розовой, головка — возвращенная к овальной форме чуткими руками доктора Боннерта — покрыта светлым пушком. Он мяукнул и мигнул бледно-голубыми глазками. Лаура вдыхала его аромат: персик со сливками, который она ощутила, еще когда Дэвида принесли ей в первый раз после мытья. Вокруг пухлой левой лодыжки была повязана пластиковая ленточка, гласящая» Мальчик, Клейборн, 21 «. Мяуканье вдруг прервалось икотой, и Лаура сказала:» Ш-ш-ш, детка «, — и стала его качать на руках.
— Кушать хочет, — сказала сестра.
Лаура расстегнула больничный халат и направила рот Дэвида на сосок. Одна из его ручонок вцепилась в плоть ее груди, и губы заработали. Это было ощущение, наполненное удовлетворением и — да, и чувственностью, и Лаура глубоко вздохнула, ощущая, как сын кормится материнским молоком.
— Ну, какие мы молодцы! — Сестра улыбнулась и Дугу, потом убрала улыбку, увидев его землистое лицо и запавшие глаза.
— Я вас пока оставлю, — сказала она и вышла из палаты.
— Глаза у него твои, — сказал Дуг, наклоняясь через кровать, чтобы взглянуть на Дэвида. — Совсем твои.
— Я бы хотела, чтобы ты ушел, — сказала ему Лаура.
— Но ведь можем мы это обсудить, разве нет? Все еще можно исправить.
— Я бы хотела, чтобы ты ушел, — повторила Лаура, и в глазах ее Дуг не увидел и грана прощения.
Он выпрямился, заговорил было снова, но увидел, что это бесполезно. Она больше не обращала на него внимания, она ничего не видела, кроме бледного младенца, прислоненного к ее груди. Простояв без толку еще минуту, когда тишину нарушало только чмоканье губ Дэвида на набухшем соске матери, Дуг вышел из палаты.
— Вырастешь большой и сильный, — склонилась она к сыну, снова освещаясь улыбкой. — Будешь сильный и большой.
Это жестокий мир, и людям ничего не стоит дотла сжечь любовь и угольки растоптать. Но вот — мать держит на руках сына и тихо ему напевает, и вся жестокость мира отходит в сторону. Лаура не хотела думать о Дуге и о том, что ждет их, и не думала. Она поцеловала Дэвида, ощутила сладость его кожи и провела пальцем по тоненьким жилкам на его головке. В них пульсировала кровь, сердце его билось, легкие работали: чудо осуществилось и лежит прямо в ее руках. Она смотрела, как он моргает, смотрела, как бледно-голубые глаза обыскивают царство его ощущений. Никто ей в мире не нужен, кроме него. Никто и ничто.
Через пятнадцать минут пришли ее родители. Оба седые: с решительной челюстью и темными глазами Мириам и простодушный улыбчивый балагур Франклин. Кажется, они не интересовались, где Дуг, — может быть, потому, что ощутили еще витающий
В час двадцать одну минуту на грузовую площадку позади больницы Сент-Джеймс въехал оливково-зеленый фургон «шевроле» с ржавыми дырами на пассажирских дверях и с треснувшим левым задним стеклом. Вышедшая оттуда женщина была одета в сестринскую униформу — белую с темно-синей отделкой. Табличка на нагрудном кармане сообщала, что женщину зовут Дженет Лейстер. Рядом с именем висел значок — «улыбка».
Мэри Террор задержалась на секунду, натягивая на лицо улыбку. У нее был свежевымытый розовощекий вид, на губах блестящая бесцветная помада. Сердце колотилось, живот сводило узлами, но она сделала несколько глубоких вдохов, думая о ребенке, которого отвезет Лорду Джеку. Ребенок здесь, на втором этаже, ждет ее в одной из трех палат с голубыми бантиками на дверях. Собравшись, Мэри поднялась по лестнице к двери. Там кто-то оставил бельевую корзину на тележке. Мэри подвела тележку к двери, позвонила и стала ждать.
Никто не ответил. «Ну же, давай!» — подумала Мэри и позвонила снова. Черт, а если звонка никто не услышит? А если откроет охранник? Если кто-то с ходу расколет маскировку и захлопнет дверь? Да нет, форма какая надо, цвета верные, туфли правильные. Откройте же, черт вас побери!
Дверь открылась.
Выглянула негритянка — из работниц прачечной.
— Я дверь за собой захлопнула, дура такая! — сказала Мэри с застывшей и замерзшей улыбкой. — Можете себе представить? Дверь закрылась, а я тут осталась торчать.
Она повезла корзину вперед, в дверь. Секунду-другую ей казалось, что женщина не собирается отойти, и она беспечно сказала:
— Извините, мне пройти надо!
— Ах да, мэм, конечно. — Прачка улыбнулась и отступила, придерживая дверь открытой. — Вроде там дождь собирается.
— Да, это определенно.
Мэри Террор сделала еще три широких шага, толкая корзину перед собой. Дверь у нее за спиной щелкнула. Она вошла внутрь.
— Да, это вы ничего себе заблудились! — сказала прачка. — Как вы там вообще оказались?
— Я новенькая. Всего несколько дней как работаю. — Мэри уходила от прачки, катя корзину по длинному коридору. Из прачечной слышался шепот пара и стук работающих стиральных машин. — Кажется, я не так хорошо знаю дорогу, как сама думала.
— Я вас понимаю! Тут впору хоть карту с собой таскать.
— Ну, счастливо оставаться, — сказала Мэри, поставила свою корзину в один ряд с другими и пошла внутрь здания скорым деловым шагом. Прачка сказала ей вслед «Пока», но Мэри не ответила. Все ее внимание было обращено на путь к лестнице; она быстрым шагом шла по коридору, слыша посвист пара в трубах над головой.