Могила галеонов
Шрифт:
— Не так опасен, как для вас будет опасна королева, если решит, будто вы отвлекаете на себя внимание ее нынешнего кавалера, — сказал он. — Что же произошло?
— Граф — Роберт Деверю, кажется? — танцевал со мною первый танец, а потом пригласил меня на второй и на третий. А я знаю: у него были дамы и на второй, и на третий танец. Они ждали его. Я видела, как они расстроились. — Сама Анна явно не испытывала ни малейшего огорчения по этому поводу. — А потом, во время третьего танца, он стал шептать мне на ухо.
Грэшем задумчиво взглянул на Анну. Почему она-то к нему не льнет?
— Что же он вам шептал? — спросил Грэшем.
— То, что обычно мужчины говорят шепотом, — чтобы я легла с ним в постель, — просто ответила Анна.
— И как же вы поступили? — невольно спросил он.
— Я ответила, что я девственница, — сказала она так же просто. — Более того, католичка и признаю только непорочное зачатие.
Грэшем не мог удержаться от смеха.
— И что же он ответил? — задал он вопрос.
— Рассмеялся, как и вы. Мужчины все одинаковые. И еще добавил: на подобную вещь он не способен.
«Ну и молодец», — подумал Генри, невольно зауважав графа Эссекса. Но все же на душе у него веселее не стало. Почему-то Грэшем вспомнил, как однажды в детстве видел стаю голубей, поднявшуюся в небо с их крыши. Потом вдруг один из них замертво упал на крышу словно подстреленный на самом деле в него никто не стрелял). При ударе отбились две черепицы, слетевшие вниз. И раз Грэшем сам не знал, почему он вспомнил об этом и что было общего между его судьбой и судьбой этой несчастной птицы, он сказал:
— Я уезжаю в Нидерланды.
— Искать Жака Анри? — спросила Анна.
— Это для меня один из предлогов, если ваш проклятый купец действительно существует, в чем я уже начинаю сомневаться. Но это не главная цель поездки, и вас я не могу взять с собой. Там идет война, ситуация никем не контролируется, и у меня будет достаточно забот о безопасности Сесила и о том, чтобы я сам был достаточно свободен и мог сделать что требуется. А для вас это будет настоящая и очень серьезная опасность.
Она ответила улыбкой (что бывало редко), улыбнувшись скорее себе самой, чем ему:
— Еще большая опасность, чем носиться по морю на тонущем корабле вместе с пятнадцатью пиратами?
Иногда, решил Грэшем, лучший способ ответить женщине — промолчать.
— Вы, значит, будете рады, если я останусь здесь и буду жить, как жила? — продолжала Анна. По существу, она спрашивала его, согласен ли он, чтобы она продолжала тратить его деньги.
— Конечно, — отвечал Грэшем. — Ведь вы моя подопечная, не так ли? И все же месяца через два я, может быть, попрошу вас побыть в другом месте. Как я надеюсь, недолго.
Выражение ее лица сделалось немного озадаченным. У Грэшема не оставалось вариантов. Теперь ему предстояло сообщить девушке правду о своей жизни, правду, которую до сих пор знал только Манион и которая могла стать убийственной для Грэшема, принеся ему бесчестье, если бы стала известной. Поскольку Анна была испанкой, он мог, наверное, поведать ей обо всем и раньше, но иногда
— Я должен объясниться, — начал он…
Открыв Анне истину о том, что всегда томило его, истину, которая, он знал, должна была решить его судьбу, Грэшем понял, как глупо, должно быть, это прозвучало для постороннего.
Кончив рассказ, он бросил взгляд на лицо Анны. Оно было белым как полотно, а на глазах потрясенной девушки появились слезы. Только теперь сам Грэшем почувствовал, какое ужасное впечатление производят его секреты. За все время их знакомства Анна впервые посмотрела ему в глаза и опустила голову. Она дрожала.
— Я уверен, вам будет безопаснее там, куда я вас приглашаю, чем в Нидерландах, — неуклюже добавил Грэшем, не зная, как вести себя дальше.
Манион, слышавший весь разговор, сказал только:
— Вы не очень-то облегчаете жизнь тех, кто рядом с вами, верно?
Посольство ее величества королевы Елизаветы в Нидерланды было одним из самых странных, даже диких, и в то же время отчасти смешных предприятий в жизни Грэшема. Если вся дипломатия являлась столь же смешным предприятием, то оставалось только удивляться, почему в мире постоянно не происходят войны. Хотя, опять же, может быть, именно так и есть.
Зачем, спрашивал себя Грэшем, герцогу Пармскому желать мира, если у него сейчас есть все шансы выиграть войну, так дорого обошедшуюся Испании, да и ему самому? У него на руках были все козыри: лучшая в Европе армия, военные победы в Нидерландах, самый большой в мире флот, готовый прийти ему на помощь, чтобы перевезти его армию на Британские острова. Он также прекрасно знал — в случае его вторжения британцы мало что смогут ему противопоставить. И в это время Англия прислала депутацию с предложением мира. Входивший в нее Генри Стэнли, граф Дерби, очень умный и опытный человек, много поездил по свету. Но двое других аристократов, Кобхэм и Джеймс Крофт, не знали, что и как им делать, и пользовались услугами двух юристов-книжников. Кроме того, Англию представляли Сесил и родственник Дерби Том Спенсер, человек неглупый, но совершенно неопытный в такого рода делах. Этих-то людей Англия послала против армии герцога. Могли ли они заключить мир?
В феврале Дуврский порт обледенел. Зима стояла свирепая. Корабли сгрудились в гавани, словно в страхе перед морозом. Уже несколько дней бушевал ветер, гнавший печной дым вниз по трубам, так что дым и пепел попадали в большую залу гостиницы, где пришлось поселиться «искателям мира». Только в конце месяца они получили пропуск на Остенде. Даже Грэшему, уже привыкшему к превратностям морской стихии и считавшему себя моряком, часто делалось не по себе. Стоило несколько минут побыть на палубе, как борода покрывалась инеем. Оставалось только удивляться, как у настоящих моряков не закоченели пальцы и они могут управляться с парусами. Остенде был опустошен в стране, охваченной войной, как человеческий организм бывает охвачен чумой. Всего в четверти мили от их пристанища они видели обглоданные трупы целого семейства, лежавшие на снегу.