Могила галеонов
Шрифт:
А потом наступил штиль, и оба враждебных флота стояли в бездействии. Корабли могли передвигаться со скоростью, не превосходящей скорости течения, около полумили в час.
4 августа английская флотилия расположилась у входа в Солент, намереваясь противодействовать любым попыткам испанцев высадить войска. Сильный ветер, подувший с побережья, заставил английские суда сместиться к северному флангу испанского флота. Снова начались перестрелки. И так как ветер стих, облака дыма повисли над кораблями.
— О Господи, опять началось! — воскликнул Манион. Видимо, он испытывал те же чувства, что и Грэшем.
Ветер,
— У них что, план такой? — крикнул Грэшем, обращаясь к Маниону. — Смотри, нас оттесняют от Солента, лишая всякой возможности высадиться на берегу.
— Следующая остановка — порт Кале! — усмехнулся Манион. Действительно, кроме Солента, Армада могла теперь остановиться только в этом французском порту, известном бурным течением, мелями и штормами. — По-моему, так получилось случайно. Дул бы сейчас нормальный ветер — он бы все равно туда подошел. Поганый ветер все решает за испанцев! Ну, все же нам ведь мог быть гораздо больший вред от этого чертова английского корабля-верзилы.
Это было правдой. «Сан-Мартин» после перестрелки с несколькими большими кораблями противника получил лишь незначительные потери.
— Ну вот, — прокричал Манион на ухо Грэшему, — они что, хотят повторения старой истории? Так и ко дну пойти можно!
Грэшем ничего не ответил. То, что он понял, заставило его подняться наверх к герцогу. Лицо Сидонии, как обычно, выглядело бесстрастным. Почти рядом с тем местом, где он стоял, как сразу заметил Грэшем, в палубные доски попала мушкетная пуля. Может быть, сам герцог, занятый тревожными мыслями, даже не обратил на это внимания. «Интересно, спал ли он ночью?» — подумал Грэшем. Поклонившись герцогу, он произнес:
— Милорд, мы дрейфуем на восток. Там, впереди, есть место, которое англичане называют Оуэрз, — мели и скрытые подводные скалы. Англичане ведут нас на них.
Герцог посмотрел вперед на волновавшееся море. На флагмане, конечно, имелся свой лоцман, а он наверняка руководствовался маршрутным указателем — описанием разных курсов, ориентиров для входа в гавани, опасных мест — на основании сведений, полученных от моряков. Правда, многие лоцманы презирали такие указатели, но таким образом они просто скрывали неумение читать.
Герцог вежливо кивнул Грэшему и дал приказ выстрелить из пушки, дав сигнал флоту. «Сан-Мартин» повернул на юг.
— А вы хотели бы быть нашим лоцманом? — Грэшему сначала показалось, что он ослышался. Не шутка ли это? — В конце концов, вы уже дважды выполняли эту роль.
— Милорд, мои знания мне не принадлежат, — ответил Грэшем. — Мой слуга плавал здесь, когда был ребенком. Увы, и его знания заканчиваются за пределами южного побережья.
Бой практически закончился.
— «Они вне досягаемости для обстрела», — перевел Грэшему Манион.
— Пока еще не начались настоящие трудности, — шепотом сказал Грэшем. — Часть кораблей вела напряженный бой, а другая не сделала ни одного выстрела. Если распределить оставшиеся боеприпасы, то их хватит на два-три дня. А потом…
У бойцов всегда есть свои особенности жизни и выживания. Они привыкают и к недосыпанию, и к тоске или страху, и к нездоровой пище. Те, кому везет, умеют постоянно сосредоточиваться на самом главном, отсекая или подавляя страх, боль и тревогу. Те, кто к этому не способен, не могут жить сносно. Каждый день им кажется, их вот-вот убьют, и каждый рассвет для них наступает в ожидании новых бедствий.
— Вот интересно, — заметил Манион, когда они вечером ложились слать на палубе, — я о вас многого не знал, думал, что вы просто ученый, ну, и все такое. Много ли надо, чтобы вывести вас из равновесия. — Грэшем, укрывшись плащом, предложил вторую половину этого «одеяла» Маниону.
— Я совсем выйду из равновесия, только если буду слишком долго тебя нюхать, — ответил он. — Постарайся не дышать на меня, когда я сплю.
В пятницу, 5-го, и в субботу, 6 августа, на «Сан-Мартине» шла дружная работа. Матросы подняли на грот-мачте новый парус взамен порванного во время боя. Ныряльщики, худощавые, жилистые люди, наделенные огромной выносливостью, заделывали пробоины, находившиеся ниже ватерлинии. Насосы постоянно откачивали воду в разных местах. Грэшем встал спозаранку, разбуженный храпом Маниона. Он отправился в носовую часть судна, чтобы справить нужду, а когда возвращался назад, его тронул за плечо слуга герцога и пригласил следовать за ним.
Герцог стоял в окружении нескольких офицеров и смотрел туда, где находился следовавший за ним по пятам английский флот. Он то ли очень рано встал, то ли вообще не ложился.
— Сегодня вы, может быть, спасли наш корабль, — сказал герцог. Он обычно говорил, не повышая голоса, но от него исходила такая властная сила, что матросы и солдаты вполне искренне признавали его авторитет.
— Благодарю вас за такую оценку, но не уверен, что дело обстоит именно так, — отвечал Грэшем. — Ваши наблюдатели сами вполне могли заметить Оуэрз вовремя, а кто-то из лоцманов, очевидно, умеет правильно читать маршрутный указатель.
— Ваша наблюдательность делает вам честь. Вы ведь понимаете, что я вам не доверяю? — Последние слова герцог произнес мягко, без нажима.
— Никто не любит шпионов, милорд, — заметил Грэшем. — Да и откуда вам знать, вдруг я только и жду случая, чтобы перебежать обратно к англичанам, и могу нарочно дать вам вредоносный совет?
— В самом деле? — спросил герцог.
— Я надеюсь, что я работаю не ради Англии или Испании, а ради мира, — сказал Грэшем.
— Величавые притязания, — заметил Сидония. — И даже если это правда, кто сказал, что мир — наше естественное состояние? Разве мы не кричим, когда впервые приходим в этот мир? Разве моровые язвы, обычные болезни, боль от утраты близких, несчастная любовь не разрушают нормальную жизнь как богатых, так и бедных? Разве Господь по промыслу своему не поселил нас в мире, в котором жить означает страдать? И единственное свойство настоящих людей — готовность рисковать жизнью ради правого дела.