Могила на взморье
Шрифт:
Точнее говоря, у меня вообще не было никакого мнения о Пьере, но это вряд ли бы его утешило.
— Я ошибалась, мы все в тебе ошибались. Ты единственный из нас учился в университете, кто бы мог такое представить? Ты умный, чуткий...
— Подожди, пожалуйста, на всякий случай я запишу твои дифирамбы на пленку,— сказал он, и мы рассмеялись.
В те времена у меня не было недостатка в уверенности в себе. Я почти все время занималась собой, вследствие чего не задумывалась над тем, что Пьер мог страдать от своей скромности и слабости. Судя по его замечанию, раньше я давала ему понять, что чувствовала
И вот теперь, четверть века спустя мы сидели на его софе, поменявшись ролями. У него все было прекрасно, чего нельзя было сказать обо мне. Однако он не пытался отплатить мне той же монетой за старые обиды. Напротив, он заставил меня почувствовать себя привлекательнее, чем когда-либо.
После аварии я встретила только двоих человек, которым слепо доверяла. Это были Пьер и мой больничный психолог в Шверине. С Иной Бартольди я долго разговаривала о малыше в моем животе, которого я потеряла за четыре месяца до этого, и теперь я пришла к выводу, что и Пьер должен был узнать об этом. Возможно, это был не подходящий момент для него, но зато подходящий момент для меня. В камине потрескивал огонь.
От тепла и вина, а может быть и от чувства неловкости, мы раскраснелись. Пьер выглядел так, словно я могла рассказать ему обо всем, просто обо всем, хорошем и плохом, что было в моей жизни, хотя я встретила его всего тридцать шесть часов назад. Как будто находясь в декорациях к детской книжке с картинками, я начала рассказывать ему о потерянном ребенке, которого я полюбила или скорее смогла полюбить, после того как лишилась его. Пьер слушал, был рядом, но не притесняя, а «говоря» лишь взглядом и рукой, которой время от времени поглаживал мою кожу.
— С тех пор как одиннадцать лет назад у меня случился выкидыш, я всегда хотела забеременеть во второй раз. Я бросила все, даже фотографирование, только ради того, чтобы стать матерью. Я перепробовала все на свете, даже молитвы в церкви. Подумывала об усыновлении, но этого не хотел Карлос. После нашего развода... Может поэтому я часто меняла мужчин, втайне надеясь снова забеременеть. Когда это, наконец, произошло, когда я получила этот подарок, в то же мгновение у меня его отняли. С той поры... У меня ощущение, что меня наказывают, не знаю кем, за что или почему, но...
К горлу подступил комок, который мне с трудом удалось проглотить.
— Я не думаю,— сказал Пьер,— что кто-то, кто бы это ни был, жертвует беззащитным, невинным ребенком, чтобы наказать кого-то.
Он погладил меня по щеке, будто хотел стереть невидимые слезы.
— У ребенка есть имя? — спросил он.
Я грустно покачала головой.
— Ни имени, ни могилы, ни отца... Ему было всего шесть недель, пол еще не был известен, а с отцом я больше не общаюсь.
— Как насчет имени Андреа? В итальянском это мужское имя, а у нас женское. Может напишешь своему умершему ребенку письмо и положишь его в бутылку или закопаешь в любимом месте.
Я улыбнулась.
— Хорошие у тебя идеи. Возможно, я так и сделаю. Напишу все, что у меня на душе и закопаю письмо во «дворце».
Пьер опустил глаза.
— Да,— просто сказал он и встал, чтобы подбросить в камин дров.
Сев рядом со мной, он наклонился и несколько секунд наши губы были так близко, что почти соприкоснулись. Пьер молча предложил мне поцелуй, так же безмолвно мое сердце забилось усерднее.
Мы медленно опустились на софу. Я положила голову Пьеру на грудь, чувствовала себя несказанно защищенной в его объятиях,
В нашу первую совместную ночь любви между нами не было ничего кроме объятий. Тем не менее, это была одна из самых прекрасных ночей в моей жизни.
Глава 16
Четырьмя месяцами ранее
Сабина сидела на стуле в позе статуи фараона, в то время как Пьер стоял рядом и зашивал ей рану на коже головы. Краем глаза она наблюдала за ним. Пьеру уже перевалило за сорок, но у него по-прежнему была задорная улыбка. Его филигранные руки, которыми он зашивал рану на виске Сабины, пахли миндальным кремом. Загорелую кожу Пьера подчеркивала надетая на нем желтая рубашка-поло.
— Сиди смирно.
Даже в таком приказном тоне его голос звучал мягко и успокаивающе, что наверняка ценили в нем пациенты.
— Я сказал, не шевелись.
— Можно мне хотя бы дышать?
— В следующие три минуты нет.
Сабине трудно было сидеть тихо, даже когда она читала книгу, что происходило довольно редко, девушка ходила по комнате взад вперед, а квартира Пьера только добавляла ей беспокойства. При этом обустройство квартиры согласно учению о гармонии должно было иметь противоположный эффект. Слегка поблескивающий деревянный пол, мягкие землистые тона на стенах, картины Моне и Тернера с садами и побережьями, доставшиеся ему в наследство от прабабушки и прадедушки и современная полукруглая софа цвета лаванды, гармонирующая по цвету с занавесками. Именно такой стиль, как казалось Сабине, понравился бы Лее: Феншуй плюс немного островной романтики с добавлением антропософии13. И все это конечно в покрытом тростником доме/ тростниковой крышей, покрашенном в бледно-желтый цвет с голубыми ставнями, который бы отлично смотрелся на обложке туристической брошюры. У Сабины вся эта картина вызывала тошноту и непреодолимое желание повесить в доме несколько AC/DC постеров.
Даже красивая подруга Пьера вписывалась в эту прекрасную обстановку. Несколько минут назад она открыла Сабине и Харри дверь, увидела ее рану и крикнула вглубь дома: «Пьер, дорогой, к тебе пришла пациентка». С тех пор она больше не проронила ни слова, а просто стояла как декорация перед Моне с его прудом с розами и с сияющим лицом наблюдала за врачебными стараниями Пьера.
— Извините, я забыла Ваше имя,— сказала Сабина глубоким, хриплым голосом.
— Татьяна, — ответила тридцатипятилетняя женщина писклявым голосом, находящемся на другом конце музыкальной шкалы.
— Татьяна, Вы бы не могли сделать шаг в сторону? Я уже пять минут непрерывно смотрю на Вас, и мне стало как-то не хорошо.
Продолжая улыбаться, она выполнила просьбу Сабины.
Случайно ли или намеренно, но именно в этот момент Сабина вздрогнула, когда ее уколол Пьер.
— Ай!
— Извини, моя ошибка,— сказал Пьер без тени сожаления. — Еще два укольчика, и я закончу.
— Если это хорошая новость, то плохую я даже не хочу слышать.
— Сиди тихо!
— Черт, я все-таки ее услышала.