Могила на взморье
Шрифт:
Горькая ирония судьбы заключалась в том, что Эдит Петерсон и ее детям в объединенной Германии материально жилось хуже, чем в том государстве, против которого они восставали, а Бальтус, наоборот, мог себе позволить строить загородные дома. Он так хорошо освоился и привык к капитализму, как злостный рецидивист к своей камере.
— Я здесь не только из-за участка,— резко сменила тему Сабина.
— Из-за чего еще? — спросил он, намереваясь снова включить пилу.
— Из-за исчезновения Юлиана Моргенрота.
В ту же секунду старик бросил свои доски.
— Ты смотри, много
Сабина научилась терпеть сарказм, ведь иначе совместное проживание в доме Малеров было бы невозможным. Циничные подколы Леи поначалу причиняли ей боль, но со временем Сабина стала «толстокожей», что помогло ей в полицейской работе. Она никогда не теряла самообладание, в отличие от многих коллег, которые временами с трудом переносили зло, творящееся в мире.
— Уголовное дело, к сожалению, было утеряно,— солгала она, чтобы дать Бальтусу повод быть поразговорчивее.
— Это сразу было понятно, — с издевкой сказал он. — Халатность. Такого раньше никогда не было. А сегодня... Никакой дисциплины. Самое важное в государстве это документы.
То, что он был убежден в этом, Сабина верила ему на слово.
— Возвращаясь к Юлиану Моргенроту...
— В тот день я видел, как он шел к руинам, причем дважды, после обеда и вечером. Я шел с Гагариным.
— Гагарин?
— Моя овчарка. В пятнадцать пятнадцать парень шел с гитарой за спиной через поля в сторону руин. Гагарин подбежал к нему и обнюхал, парень поприветствовал и немного поиграл с ним, пока я не подозвал собаку к себе. Немного погодя я услышал, как из руин доносились громкие голоса, как будто кто-то ссорился, а несколько минут спустя мальчишка прибежал назад. Гагарин опять побежал к нему, но на этот раз парень был погружен в свои мысли. У него часто случались такие сдвиги, стоит хотя бы вспомнить те странные песни, которые он писал. Но в тот день он выглядел каким-то... несчастным.
Сабина кивнула, чтобы он продолжал рассказ.
— Около восьми вечера я случайно подошел к окну и увидел, как парень вышел из своего дома и с поникшей головой побрел мимо моего окна в сторону руин. Он был таким же обессиленным, как и я, но наверняка по другой причине. А вот назад он не вернулся, по крайней мере, до наступления темноты. Руку готов отдать на отсечение.
Это был на удивление точный и подробный рассказ, если учесть, что все произошло почти четверть века назад.
Видимо Бальтус заметил удивление и скепсис в лице Сабины и по собственной инициативе добавил:
— Я все так хорошо помню, потому что в тот день был подписан государственный договор, придавший законную силу распаду ГДР. Это был последний день августа, никогда не забуду об этом.
Сабина представила себе, как в тот вечер в конце лета рухнул мир Руперта Бальтуса, как он гневно и одновременно меланхолично смотрел из окна на страну, которая только что была его и в следующее мгновение стала чужой. Как он ругал Гельмута Коля, Михаила
И вдруг Бальтус видит как один из тех, чьи мечты только что победили его мечты, идет мимо его окна и выглядит явно грустным. Неудивительно, что такая сцена в такой специальный день осталась в его памяти. Сабина тоже до сих пор помнила что делала в тот вечер, когда в новостях передали сообщение о подписании государственного договора. Она громко слушала музыку в своей комнате. Пластинки Нины Хаген, одну за другой. При этом она решила отправиться на запад и стать полицейским.
— Вы видели еще кого-нибудь? — спросила она.
— Из окна моей гостиной видно только дом Моргенротов. Когда стемнело, я закрыл ставни. Позже я услышал голоса. Госпожа Моргенрот разговаривала с кем-то, по моему с девчонкой Петерсенов.
— С Маргрете?
— Да, но я не уверен. Входная дверь несколько раз открывалась и закрывалась, она ужасно скрипела, что всегда раздражало меня, но в тот вечер меня больше ничего не раздражало. Я открыл бутылку водки, поэтому-то эти дураки полицейские на следующий день не восприняли меня всерьез, когда я рассказал им о ссоре в руинах и что молодой Моргенрот вел себя после этого как-то странно. Они учуяли запах перегара и мои показания стали им не интересны. Кроме того...
Бальтус помедлил, поджал губы и замолчал.
Но Сабина и без того знала, что последовало бы дальше. Начиная с тридцать первого августа, старик окончательно стал «вчерашним», списанным со счетов неудачником, а такие люди как Мирослав Амманн ориентировались исключительно на то, что было впереди. С девяностого года все стали посмеиваться над Бальтусом. Амманн и его коллеги просто были первыми.
— Есть ли еще что-то, что вы заметили тогда?
Бальтус несколько секунд смотрел на Сабину. Когда он ответил, в его голосе уже не было свойственных ему негативных ноток. Видимо он привык к тому, что люди либо неохотно слушали его, либо не слушали совсем. И уже совсем редко что-то переспрашивали. Интересно, когда он в последний раз вел нормальную беседу?
— Только то, что Майк днем часами катался по Кальтенхузену на своем новом мотоцикле и делал круг с каждым из своих друзей.
— С Юлианом тоже?
Он кивнул.
— Да, даже с моей Жаклин. Только Леи не было, Вашей сестры. Ее не было видно несколько месяцев.
Сабина неохотно вспоминала ту фазу своей жизни, длившуюся несколько месяцев, не потому что тогда умерли родители, а из-за чувств, возникших в результате этого, чувств, которых она стыдилась до сегодняшнего дня. В ее глубокую печаль из-за смерти людей, которые были для нее ближе всех, закралось маленькое, злобное чувство, а именно злорадство по поводу того, что катастрофа затронула Лею куда сильнее, чем Сабину. Конечно, они обе потеряли отца и мать, но Лея потеряла еще к тому своих самых больших сторонников, ярых поклонников и взаимную связь.