Могила тамплиера
Шрифт:
– Счастливо, – сказал Сиверов. – Спасибо за помощь.
Каманин хмыкнул.
– Хитер ты, корреспондент. Или, как бабка моя, покойница, в таких случаях говорила, хитер бобер... Можно подумать, ты сейчас вот так запросто воткнешь передачу и уедешь.
– А что, не похоже? – удивился Глеб.
– Похоже, что от тебя ломом не отобьешься, покуда ты свое не возьмешь. Ладно, пошли.
Сиверов молча погасил фары и выключил двигатель. Поздний летний вечер встретил его бархатистым теплом. На лестнице пахло цементом и жареной картошкой. Каманин тяжело топал впереди, по-стариковски сутулясь и шаркая подошвами. Глеб ему сочувствовал: даже для мужественного и крепкого человека, каким был его спутник, первое в жизни посещение морга служит хорошей
Каманин довольно долго возился, скребя металлом о металл, пока попал ключом в замочную скважину. Наконец замок щелкнул, дверь распахнулась, и они вступили в темную прихожую, где справа таинственно поблескивали стеклом и выпуклостями полированного черного дерева старинные напольные часы с резными фигурами облаченных в латы рыцарей – трофей, вывезенный кем-то из покоренной Германии и остро нуждавшийся в починке механизма, – а слева чуть светлел прорезанный во мраке прямоугольник открытой двери в спальню, за которым виднелось окно и повисшая за ним половинка луны. Потом Каманин щелкнул выключателем, и Глеб, щурясь от ударившего по глазам света, увидел уже знакомые оленьи рога, а под ними развернутый, в полстены, штандарт, украшенный изображением молитвенно преклонившего колени рыцаря.
Хозяин запер дверь, не разуваясь, протопал к часам, открыл застекленную дверцу, за которой безжизненно висел позеленевший бронзовый диск маятника, пошарил внутри и выпрямился, сжимая в руке литровую бутылку водки.
– Айда, – сказал он, кивнув в сторону кухни.
– А сухой закон как же? – поинтересовался Глеб, шагая за ним по узкому коридорчику.
– Был такой древний грек, – не оборачиваясь, сообщил Каманин, – по имени Солон. Законы писал, чем и прославился в веках. Ну, помнишь, "законы Солона", по истории проходили?
Сиверов помнил, хотя и очень смутно.
– Так вот, – продолжал Андрей, включая в кухне свет и со стуком опуская бутылку на середину стола, – этот самый Солон, не будь дурак, сказал примерно следующее:
"Закон – что паутина: кто слаб – завяз, кто силен – прорвал".
– Действительно, не дурак, – согласился Глеб.
– Именно он, между прочим, узаконил гомосексуальные связи, поскольку сам был охоч до мальчиков, – проинформировал Каманин, выставляя на стол немудреную холостяцкую закуску. – Превратил это дело, представь себе, в самую настоящую привилегию свободного гражданина, запретив однополую любовь рабам... Но я, в сущности, не об этом тебе толкую, а о том, что правил без исключений не бывает. Ты не подумай только, – продолжал он, свинчивая с бутылки колпачок и торопливо наполняя толстостенные, синего стекла, тоже явно очень старые рюмки, – что я, наподобие наших управителей, живу по принципу "что дозволено Юпитеру, не дозволено быку". Мол, рядовых членов клуба заставляю поститься, а сам вечерами пьянствую в одиночку... Втихаря, под одеялом. Ничего подобного! Просто... Нет, давай-ка мы сперва дернем!
– Я за рулем, – напомнил Глеб.
– А, да брось! – с досадой отмахнулся Каманин. – У тебя же наверняка в кармане такая ксива, с которой можно проехать прямо по Красной площади верхом на цистерне спирта, потягивая из нее через соломинку.
– Такая ксива и у тебя имеется, – возразил Сиверов. – Называется – кошелек.
– Кошелек-то у каждого дурака есть, – кивнул хозяин. – Вопрос только, что внутри... Впрочем, как знаешь, неволить не стану. Не хочешь – не пей. А мне надо. До сих пор трупная вонь мерещится. Кажется, я ею насквозь пропитался. Как будто это я сам так воняю. Бр-р-р!
– Это только кажется, – утешил его Глеб, поднимая рюмку. – Просто нервы...
– Сам знаю, – нетерпеливо перебил Каманин. – Потому и говорю: надо принять лекарство. Не валерьянку же мне глотать! Да и нет ее у меня, валерьянки, и сроду не было... Ну, вздрогнем! Да минует нас чаша сия!
– Аминь, – сказал Слепой. – Хотя, – продолжал он, проглотив водку
– Но не так же! – медвежьим басом возмущенно возразил Каманин, жуя и одновременно с шумом, как заправский алкоголик, нюхая рукав. – У меня волосы дыбом встают, как вспомню... Что же он делает-то, а? Вот же сучий потрох...
– Кто? – как бы невзначай спросил Глеб, не без удовольствия отправляя следом за соленым огурцом ломтик копченого сала. Оказалось, что он здорово проголодался.
– Не подгоняй, – наливая по второй, угрюмо произнес Каманин. – Сам скажу. Затем и позвал. Только... Как бы это тебе объяснить... Ну, понимаешь, может показаться, что я просто пытаюсь свести старые счеты.
– Ерунда, – не совсем искренне возразил Сиверов. – Хочешь или нет – мне на это плевать с высокого дерева. Если, например, ты ошибаешься или даже намеренно пытаешься подсунуть мне в качестве подозреваемого человека, который тебе чем-то насолил, это ему никак не повредит, потому что я, сам понимаешь, сначала все очень тщательно проверю. А если он действительно убийца, уже не будет иметь значения, чего ты там хотел или не хотел, когда говорил о нем со мной.
– Это для тебя не будет иметь. А для меня будет... Хотя что я, в самом деле, несу? Он же людей потрошит, как свиней, а я тут опасаюсь, как бы меня ябедой не сочли...
Глеб промолчал, поскольку Каманин был на правильном пути, и подгонять его действительно не требовалось. Он уже созрел и теперь просто собирался с духом, наспех пересматривая свои представления о порядочности – как истинной, так и ложной.
– Короче, я, кажется, уже упоминал, что мы одно время поддерживали тесные связи с рижским клубом, – задумчиво вертя в пальцах вилку и глядя в стол, заговорил Андрей. – Тоже тамплиеры, но, знаешь, не нам чета. У них там все, что называется, по-взрослому: костюмы, традиция, иерархия... Короче, мы по сравнению с ними – школьный кружок "Умелые руки". Оно, конечно, ничего удивительного. Их клуб существует уже почти три десятка лет. И потом, Рига, Прибалтика – это тебе не Москва, они там этим тевтонским духом насквозь пропитаны. Голубоглазые бестии... Кругом ведь, куда ни глянь, – гранит, черепица, готика, чучела эти в латах на каждом углу. Не то, что у нас, где про рыцарей только у Вальтера Скотта читали да еще немножко в школе проходили: псы, мол, рыцари, крестоносцы, Ледовое побоище, Александр Невский...
Он прервался, чтобы чокнуться с Глебом и выпить. Сиверов лишь пригубил и, поставив рюмку на стол, вынул из кармана диктофон.
– Ты не возражаешь?
– Пиши, пиши, контора, а то вдруг что-нибудь забудешь... Ну, так вот, повторяю, по сравнению с их клубом наш – просто детские игрушки. Они, конечно, тоже играют, но уже на другом уровне. Так играют, что иногда мороз по коже – кажется, будто и впрямь в Средневековье угодил. Я, например, далеко не сразу понял, что они – не все, а только самые старые, постоянные члены клуба, элита, так сказать, – действительно считают себя тамплиерами. Настоящими, понимаешь? В конце концов, тот же орден иезуитов существует до сих пор...
– Иезуиты – монашеский орден, а не рыцарский, – вставил Глеб. – А орден храма был закрыт тогдашним папой еще в начале четырнадцатого века.
– Мало ли кто когда был закрыт и запрещен? – резонно возразил Каманин. – Нацисты, коммунисты... Можно подумать, если издать закон, запрещающий, скажем, тараканов, те от этого перестанут плодиться!
– М-да...
– Но речь не о тараканах. Я это к тому, что они там у себя, помимо всего прочего, всерьез, очень плотно занимались сбором всего, что имело отношение к ордену. Старые рукописи, оружие, реликвии всякие... Конечно, через шестьсот с гаком лет много не соберешь, но кое-что найти им, как ни странно, удалось, и они упорно продолжали искать. Помнится, когда я наткнулся в Интернете на сообщение об этом псковском энклапионе, сразу подумал: Ивар небось сейчас места себе не находит...