Могила ткача
Шрифт:
— Не трогай чайник, — крикнула она. — И не думай, что обвела меня вокруг пальца. Не такая уж я добренькая, как ты думаешь, Мойра Кейзи.
Мойра поставила чайник и повернулась к Нэн. У нее было расстроенное и даже испуганное лицо.
— Вы не позволите мне жить тут вместе с вами? — спросила она.
— У меня что, дом медом намазан?
— Я привыкла к нему. И мне страшно подумать, что опять придется бродить по дорогам.
— Плевать мне на твои страхи.
— Я могла бы помогать вам. Могла бы работать в поле через день и зарабатывать
— Можешь работать, где и когда хочешь, но сначала уберись отсюда.
— Нэн Хоган, вы еще не совсем выздоровели. Если вам опять станет хуже, они отвезут вас в больницу.
— Нет, — в испуге вскрикнула Нэн. — Их карета никогда больше не остановится у моей двери.
— Тим О’Халлоран найдет способ увезти вас отсюда.
У Нэн Хоган задрожали губы, и она выглянула на улицу. От Мойры Кейзи не укрылся ужас, охвативший Нэн Хоган.
— Не мучай меня своими разговорами, — в конце концов проговорила Нэн. — На сегодняшнюю ночь можешь постелить себе в углу. Слишком поздно, чтобы отправляться в путь. Но завтра утром ты соберешь свои вещички и оставишь меня в покое.
Нэн прошла в комнату и закрыла дверь. Мойра Кейзи слышала, как она заперлась на задвижку, и печально уселась возле плиты. Как бы там ни было, тяжело думать о бродяжничестве, когда успеешь вкусить прелести домашней жизни. Время от времени взгляд Мойры обегал кухню, останавливаясь на предметах, которые стали милыми ей. Большую часть ночи Мойра просидела в кресле, тихонько оплакивая себя. Потом она набросала соломы на пол рядом с плитой и немного поспала.
Утром Мойра Кейзи вновь разожгла огонь, бросила крошек для курицы и ее потомства, сделала кое-что еще по хозяйству. Потом услыхала, как Нэн Хоган отодвигает задвижку.
— Мойра Кейзи, — позвала Нэн.
Мойра Кейзи бросилась к ней. Нэн Хоган сидела на кровати, поднявшись, только чтобы отодвинуть щеколду.
— Что это за шум там? Курица, что ли, приблудилась с цыплятами?
— Это моя собственная курица. Я взяла ее и яйца у миссис О’Хеа. Одиннадцать штук. Не успокоюсь, пока они тоже не начнут нестись.
— Ладно, — сказала Нэн, — можешь взять их с собой.
— Они останутся тут. Куда это я потащусь с ними, Нэн Хоган?
— А горшок с цветами, — проговорила Нэн, показывая на герань на подоконнике, — разбитый. Отдай его ребятишкам.
— Вы встаете, Нэн Хоган? — спросила Мойра Кейзи, пытаясь сопоставить сидение Нэн Хоган в постели с практичностью, осветившей лучом надежды ее сердце.
— Не сейчас, — немного смутившись, произнесла Нэн Хоган.
— Вы хорошо себя чувствуете? — продолжала расспрашивать Мойра, делая пару шагов внутрь комнаты.
Нэн опустила голову.
— Лучше некуда.
— Опять слабость в ногах?
— Вчера я переусердствовала. Постепенно все наладится.
Мойра Кейзи вышла в кухню и через некоторое время вернулась с чашкой чая и тостом. Не говоря ни слова, она поставила поднос на колени Нэн Хоган и опять вернулась в кухню.
В это время
«Сегодня будет тяжело идти», — мысленно проговорила она.
Когда Мойра Кейзи появилась опять в комнате, от чая и тоста не осталось и следа. Нэн Хоган все еще сидела на кровати, перебирая большие коричневые бусины на покачивавшихся четках.
Мойра Кейзи взяла чашку, блюдце и повернулась, чтобы выйти из комнаты. В это мгновение Нэн Хоган прервала свои молитвы и взглянула на Мойру Кейзи.
— Когда ты уходишь? — спросила она.
— Дождь очень сильный, — ответила Мойра Кейзи.
— Скажи, Мойра Кейзи, — продолжала спрашивать Нэн Хоган, — кто-нибудь из твоих родственников плавает по океану?
— Нет, у меня никого нет.
— А у меня сын где-то в море, — сказала Нэн, — а все остальные на небесах. Я молю их, чтобы они вернули его мне.
И Нэн Хоган снова стала молиться.
Мойра Кейзи отправилась в кухню. Там она хваталась то за одно, то за другое, лишь бы что-то делать. Но большую часть времени она прислушивалась к звукам, доносившимся из комнаты, и руки у нее судорожно сжимались, когда она прислушивалась. Время от времени с ее губ слетало еле слышное: «Ей никогда не удастся вновь заполучить их к себе».
День уже приближался к концу, когда дверь комнаты отворилась, и Нэн Хоган — одетая — несколько неуверенно шагнула в кухню.
— Кто-нибудь из трусливых килбегцев приходил сегодня? — спросила она.
— Почти все перебывали тут, — ответила Мойра Кейзи, — но я сказала, что вы не желаете видеть их у себя дома. Я сказала, вы спите, потому что вам нужен отдых после болезни.
Нэн Хоган довольно хмыкнула:
— Пусть поторопятся повидаться со мной, когда голова у меня прояснится.
Мойра Кейзи двинулась к двери и посмотрела на небо.
— Дождь все еще проливной, — сказала она.
Нэн Хоган уселась возле плиты.
— Что ж, — проговорила она, — я должна благодарить Бога, что опять греюсь у своего очага. Еще один месяц в Бохерлахане, и у меня бы не выдержало сердце.
— Дома и стены помогают, — поддакнула Мойра, которая все еще стояла возле двери и смотрела поверх безлюдного пространства на туман, который то поднимался, то опускался на горы.
Нэн Хоган смерила Мойру Кейзи единственным глазом.
— Что-то ты уж очень задумчивая, — сказала она. — Похожа на старую больную курицу, которая часами сидит на насесте, опустив крылья.
— Я думаю о грязных дорогах и о единственных башмаках, которые у меня есть, — отозвалась Мойра Кейзи.
— Ох, — продолжала Нэн Хоган, берясь за щипцы, чтобы поправить огонь в плите, — в человеческой жизни без счета поворотов и зигзагов. Думаю, пару дней назад ты стояла на солнышке, чистя свои прекрасные крылышки, и думала, будто все здесь принадлежит тебе, потому что Нэн Хоган ни за что не встать на ноги и не отнять у тебя свое добро, которое ты присвоила.