Могильные секреты

— Я мертва. Они и меня убили.

Слова пожилой женщины пронзили мое сердце.

— Расскажите, пожалуйста, что произошло в тот день.

Мария говорила настолько тихо, что мне приходилось напрягаться, чтобы понять ее испанский.

— Я поцеловала малышей и ушла на рынок. — Глаза опущены, невыразительный голос. — Я не знала, что больше их не увижу…

Она переходила от какчикела [1] к испанскому, полностью изменяя лингвистические конструкции, от вопроса к ответу. Перевод не помогал притупить весь ужас этого рассказа.

— Когда вы вернулись домой, сеньора Ч'и'п?

— Поздно. Надо было продать бобы.

— Дом уже горел?

— Да.

— Семья была внутри?

Она просто кивнула.

Я посмотрела на этих людей. Старая женщина майя, ее сын средних лет, молодой антрополог Мария Пэйз вспоминали ужасные вещи. В моей душе гнев и горе вызывали настоящую бурю.

— Что вы сделали?

— Мы их похоронили. Быстро, до возвращения солдат.

Я более внимательно посмотрела на старую женщину. Ее лицо было сморщенное и напоминало коричневый вельвет. Руки огрубели, а в косе было больше седых, чем черных волос. Голову прикрывал яркий платок, рисунок которого из красных, розовых, желтых и синих нитей на самом деле старше самих гор. Один край платка хлопал на ветру.

Женщина не улыбалась, не хмурилась, и к всеобщему облегчению, ни на кого не смотрела. Я понимала, что если она взглянет на меня хотя бы мельком, то боль которую она испытывает, передастся мне и будет просто невыносимой. Может она это тоже понимала, поэтому избегала смотреть нам в глаза.

А может это было недоверие. Возможно, вещи которые она видела, понуждали ее не быть откровенной с незнакомыми людьми.

Чувствуя головокружение, я перевернула ведро и села на него, осмотрелась.

Мы находились на высоте шесть тысяч футов на западном высокогорье Гватемалы, на дне крутого ущелья. Деревня называлась Чупан-Йа и находилась посередине гор, в ста двадцати пяти километрах к северо-западу от Гватемала-Сити.

Вокруг, словно пышная зеленая река, растекался лес с островками полей и садов. Тут и там ряды искусственных террас спускались вниз по холмам как гигантские зеленые водопады. За самые высокие пики зацепился туман, размывая контуры гор как на картинах Моне.

Я редко выдела такую красоту. Грейт-Смоуки-Маунтин. Гатино, Квебек под светом северного сияния. Рифовые острова у побережья Каролины. Вулкан Халеакала на заходе солнца. Окружающая прелесть сейчас делала мою работу еще труднее.

Моя работа судебного антрополога предполагает раскопки и изучение мертвых. Я идентифицирую сожженные, мумифицированные, разложенные останки и просто скелеты, которые в противном случае просто остались бы безымянными захоронениями. Иногда идентификация может быть только родовой — белая женщина, двадцати лет. Иногда я могу подтвердить личность, а в других случаях я могу узнать даже как человек умер, или чем труп был искалечен.

Я привыкла к последствиям смерти. Я знаю как она пахнет, выглядит и что значит. Я научилась абстрагироваться от эмоций, чтобы работать по своей специальности.

Но эта старая женщина прорвала все мои барьеры.

Меня окатила очередная волна головокружения. Это высота,

Хотя мои основные места работы Северная Каролина и Квебек, где я служу судебным антропологом в обеих юрисдикциях, я добровольно согласилась приехать на месяц в Гватемалу в качестве временного консультанта Фонда Криминалистической Антропологии в Гватемале. Фонд работал над поиском и идентификацией останков пропавших в 1962–1996 годах, во время одного из самых кровавых конфликтов в латиноамериканской истории.

За неделю пребывания здесь я уже узнала многое. Цифры без вести пропавших колебались от ста до двухсот тысяч человек. Большая часть резни была выполнена гватемальской армией и военизированными организациями. Большинство из убитых — крестьяне, многие из которых — женщины и дети.

Как правило, жертв расстреливали или резали мачете. Не всем деревням так повезло как Чупан-Йа. Здесь у них было время спрятать своих мертвых. Но чаще, тела хоронили в безымянных братских могилах, топили в реках или оставляли останки под руинами домов. Семьям никто не давал никаких объяснений, никто не вел никаких списков пропавших, и вообще не было никаких записей. Комиссия ООН по историческим расследованиям назвала эту резню «геноцидом майя».

Родственники и соседи называли своих пропавших «десаперасидос» [2] . Фонд пытался их, или вернее, их останки найти. Вот я и приехала оказать помощь в поисках.

В Чупан-Йа солдаты и гражданские патрульные вошли августовским утром 1982. Испугавшись, что их обвинят в сотрудничестве с партизанами, все мужчины деревни сбежали. Женщин и детей согнали в сараи. Доверяя военным, а скорее всего, просто испугавшись, женщины подчинились. И когда всех женщин собрали, их насиловали в течение многих часов, а затем убили вместе с детьми. Каждый дом в деревне был сожжен дотла.

Выжившие рассказывали о пяти массовых захоронениях. Двадцать три женщины и несколько детей, по словам сеньоры Ч'и'п, лежали на дне колодца.

Женщина продолжала свой рассказ. За ее спиной я видела конструкцию, что мы возвели над колодцем, чтобы сохранить от дождя и солнца наши раскопки. На металлических прутах висели чехлы от камер, рюкзаки, остальное накрыто непромокаемым брезентом. Коробки, ведра, совки, кирки, щетки, и контейнеры лежат, там же где мы оставили их рано утром.

Границы раскопок были огорожены веревками. Внутри ограждения без дела сидели три представителя Фонда, а за веревками каждый день собирались местные жители и молча наблюдали за работами.

Тут же находились полицейские, которым было приказано прикрыть раскопки.

Мы уже почти нашли доказательства, когда нас остановили.

В почве уже проявлялся прах и пепел. Цвет сменился с красного на могильно черный. Мы нашли пучок детских волос, фрагменты одежды, малюсенький кроссовок.

Боже мой! Неужели действительно родные этой старой женщины лежат тут, всего в нескольких дюймах ниже слоя на котором мы остановились?

Пять дочерей и девять внуков. Расстреляны, разрублены и сожжены в их доме вместе с соседними женщинами и детьми. Как человек может вынести такую потерю? Что жизнь может предложить ей кроме бесконечной боли?