Мои алмазные радости и тревоги
Шрифт:
Из слышавших его никто и никогда потом не мог воспринимать эту песню с полным удовлетворением ни в каком другом исполнении.
Песни «киндейцев» [9]
Да простят меня более старые, чем я, амакинцы (не в смысле возраста, а с начала работы в Амакинке; я — с 1956 года), если я осмелюсь утверждать, что амакинская песня началась с «киндейцев». Была такая легендарная съемочная партия Натальи Владимировны Кинд. Партия, состоявшая почти исключительно из женщин — молодых специалисток и студенток, веселых, жизнерадостных, музыкально одаренных. Очевидцы рассказывали, что в необыкновенно трудной своей работе, в маршрутах истинных первопроходцев редко бывали у них вечера без песен —
9
Здесь и далее так дружески названы поющие сотрудницы (среди которых было много москвичей) геологосъемочной партии Натальи Владимировны Кинд, работавшие в те годы на Вилюе.
Репертуар киндейцев был обширен. Здесь и студенческие, и московские, и геологические, и таежные сибирские, и прочие разные, неизвестно откуда взявшиеся песни. В те далекие теперь уже годы амакинцы только начинали привыкать к Якутии, к ее безлюдью и просторам, суровому климату, комарам и болотам. Не случайно, по-видимому, родились такие строки на мотив популярной тогда песни «Индонезия»:
Лесами хилыми покрытая, Дождями изредка омытая, Страна любимая Якутия, Не знаю, что к тебе влечет. Тебя ласкает солнце бледное, В лесах мошка ютится вредная, А поперек тебя могучая Река Вилюй течет...Несмотря на вроде бы пессимистические слова последнего куплета,
Нас кормят наши ноги верные, Мы все ревматики, наверное, А голова для накомарника Всего лишь нам дана,песню любили самые заядлые оптимисты. Распевали ее часто и повсюду, в каждой компании, при любом стечении публики. Поется она «стариками» и сейчас, но реже и, конечно, не с таким вдохновением, как в былые времена.
Не всем москвичам (а киндейцы были в основном москвички) были по душе якутская тайга, комары летом, морозы зимой, поэтому не меньшей любовью пользовались и другие, «негативные» по отношению к якутской природе мелодии. Например:
Ах, если б знала мать моя, что в Якутии буду я, Она бы никогда меня на свет не родила!Часто пелась в те годы не то чтобы грустная, но и не очень жизнерадостная песня «Зачем забрал, начальник, отпусти!»:
Раз в московском баре мы сидели, (Жора Лавренев туда попал!), И когда порядком окосели, Он нас на Вилюй завербовал В края далекие, гольцы высокие, Где лишь Макар над картами сидит, Без вин, без курева — житья культурного — Искать стране таежный кимберлит.Песня кончалась страстной мольбой к начальнику, чтобы отпустил он завербованных обратно:
К вину и к куреву — житью культурному — Скорее нас, начальник, отпусти!Большой любовью у киндейцев пользовались старинные народные, но в те годы удивительно актуально звучавшие песни «Глухой неведомой тайгою», «По диким степям Забайкалья», «Далеко в стране Иркутской». Как душевно они пелись у костра, посреди самой что ни на есть глухой и неведомой тогда еще тайги. Правду сказать, не
Зажигательно пелась «Бригантина», тогда еще только приобретавшая известность:
Пьем за яростных, за непохожих, За презревших грошевой уют. Вьется по ветру веселый Роджер, Люди Флинта песенки поют!В репертуаре киндейцев были любимые в геологической среде песни «Закури, дорогой, закури», «Я смотрю на костер догорающий», «Я по свету немало хаживал», «Глобус»:
Я не знаю, где встретиться Нам придется с тобой. Глобус крутится, вертится, Словно шар голубой. И мелькают города и страны, Параллели и меридианы, Но таких на нем пунктиров нету, По которым нам бродить по свету.И много других, веселых и грустных, озорных и серьезных, задорных и унылых песен на любой случай жизни, под любое настроение. Но гвоздем репертуара киндейцев была бесподобно исполняемая ими «Бодайбинка»:
Ой да ты, тайга моя густая, Раз увидев, больше не забыть! Ой да ты, девчонка молодая, Нам с тобой друг друга не любить...Бодайбинка так хорошо рифмовалась с Амакинкой. Не случайно потом, через много лет, среди тех, кто навсегда расставался с Амакинской экспедицией, родились такие слова на мотив «Бодайбинки»:
Отшумели годы Амакинки, Мы ушли с Вилюя навсегда.Песни геофизиков пятидесятых годов
Трудно сказать точно когда, но песенная болезнь как-то незаметно перекинулась на буйную ватагу геофизиков, перекочевавшую в Амакинку из Восточной экспедиции Западного геофизического треста. Это была сплоченная «банда» молодых и старых специалистов, главным образом ленинградцев, которых судьба и собственный авантюрный характер собрали под предводительством Петра Николаевича Меньшикова в нюрбинских хотонах в 1955—1956 годах. Было их до полусотни, они были полны сил, энергии, задора и дружны между собой. Праздники и дни рождения справлялись почти еженедельно, при большом стечении гостей, и непременно в сопровождении стихов и песен.
Песни пелись часами, а иногда и ночами — до утра. Репертуар был пестрый и удивительный. Следом за торжественной «Ленинградской застольной» могли запеть «Фай-дули-фай», сразу за серьезной «Песней о нормандских летчиках» можно было услышать «Сюзанну», «Ну-ка, Машка, эх, она каналья!» или «Кузнечик, который коленками назад».
Такую что ли «всеядность» к любой песенной продукции, наверное, трудно понять строгим ценителям музыки, но объяснить ее можно. Почти все тогда были молодыми, общительными, песни буквально так и рвались из груди. А перечень песен, поставляемых штатными композиторами и рекламируемый с экрана кино, был не в пример беднее, чем уже, к примеру, в восьмидесятые годы. Магнитофонная эра еще не наступила.
Битлов, бардов, «Голубых огоньков», конкурсов эстрадных песен не было и в помине. Вот почему пелось все, что случайно попадалось кому-нибудь из амакинских песенников. Конечно, хорошие песни из кинофильмов тут же подхватывались. Например, сразу была взята на вооружение отличная песня из кинофильма «Земля Санникова»:
Призрачно все в этом мире бушующем. Есть только миг, за него и держись. Есть только миг между прошлым и будущим, Именно он называется жизнь.