Мои друзья

Барков Александр Сергеевич

Не торопясь, передохнув с дороги, они спустились с платформы, прошли маленькую, в два десятка домишек, деревню Гадалкино и свернули налево, к мелководной и илистой реке Утице. Миновали шаткий — в два бревна — мосток и, войдя в густой подлесок, остановились. Их поразила бабочка. Она сидела на тонкой лозинке и походила издали на черный махровый георгин. Крылья бабочки были словно из бархата, и капелька росы, ненароком упавшая на них, светилась голубизной.

Несколько мгновений отец и сын стояли молча, затаив дыхание. Первым не выдержал сын. Он снял головы кепку, пригнулся

к земле и неслышно стал подкрадываться. Но когда до бабочки оставался всего лишь шажок, мальчик споткнулся о корень и полетел в яму, заросшую лопухами и жгучей крапивой.

Отец бросился на выручку, поднял сына, хотел пошутить… но вдруг остановился. На дне ямы под ногой лежал… ржавый патрон. Невольно огляделся по сторонам. Да, это был окоп. Он давно обветшал, потерял форму, зарос травой, но бывалый солдат узнал его. В сорок втором, летом, он проходил здесь со своим взводом. А вон их привал — две березы и старый дуб у дороги. На белых стволах черные корявые обручи — отметины войны. Да и столетний дуб без макушки; шальным снарядом срезало. Отец нагнулся. В ложбинке, прикрытая палым листом, словно вросла в землю солдатская каска. Поднял ее, стряхнул землю. В каске было гнездо. Видно, крохотная птаха затеяла в ней по весне новую жизнь. Незаметно отец положил каску на прежнее место, опустил голову и задумался.

Ну как обо всем этом рассказать мальчику, которому недавно минуло всего шесть лет? Как поведать ему о тех суровых днях, днях горьких утрат и потерь? Как объяснить, почему не осталось в живых друзей детства?

Конечно, дома он расскажет сыну об этом. Но только не сейчас… нет, сегодня он не скажет ему ни слова. Слишком светел и безмятежен осенний день, и, подобно этому ясному дню, светло и безмятежно лицо мальчика.

ЧЕМОДАН ДРАГОЦЕННОСТЕЙ

Редкий человек в детстве чего-нибудь да не собирал, не коллекционировал. Один — старинные монеты… большие медные пятаки екатерининских времен, звонкие серебряные полтинники, крохотные копейки…

Другой — наклейки от спичечных коробков, Тщательно отмачивал их, разглаживал теплым утюгом через газету и хранил где-нибудь в коробке из-под торта. Третий — перышки. Каждое из которых носило свое название: «лягушка», «восьмерка», «геркулес»…

И каждый гордился своей коллекцией. Придя из школы, доставал свой клад и с замирающим сердцем показывал его своему другу. При этом нередко рассказывал увлекательную историю, как та или иная монета или перышко достались ему.

Ну, а я в детстве собирал камешки. Они хранились у меня в мешочке. Прятал я свои драгоценности на чердаке, в старом бабкином валенке, боялся — вдруг кто-нибудь из родных нечаянно выбросит. И каких только камней у меня не было: фиолетовый аметист, его я нашел в карьере под Подольском; кристалл полевого шпата, прозрачный кварц с берегов Камы и даже кусочек уральского малахита, который я с великим трудом выменял за саблю у соседа по дому Женьки Шалимова…

Как сейчас, помню, однажды летом отец позвал меня к себе в комнату, заговорщически подмигнул и сказал: — Завтра я лечу в Ялту. Деньков

через десять вернусь и постараюсь тебе угодить. Ведь я как-никак знаю, зачем ты то и дело не чердак лазаешь.

Тогда я не придал словам отца большого значения и потому не очень обрадовался.

Незаметно пролетело время. Отец приехал на день раньше срока; расцеловал в дверях мать и поманил меня пальцем:

— А ну-ка, зажмурь глаза, сынок! Сейчас я тебя удивлю!

Я на секунду ослеп, а отец щелкнул замком чемодана — и передо мной очутилась целая гора замечательных камешков. Они были разноцветные и сверкали, как самые большие драгоценности в мире. Я был вне себя от радости. Прыгал и скакал так, что тряслась люстра под потолком. Скоро пойду в школу, и все ребята в нашем классе умрут от зависти, когда узнают о моих сокровищах. А староста Зинка Гуркова даже пикнуть на меня не посмеет.

Каждый день я перебирал и раскладывал на столе свои драгоценности. Теперь их было так много, что папа даже пожертвовал мне свой чемодан. Но странно, эти красавцы с берегов Черного моря недолго радовали меня. Они так и остались чужими.

А как-то утром отец подошел к моей кровати и спросил:

— Где же твоя коллекция?

— Не знаю… — невнятно промычал я и перевернулся на другой бок.

— Быстро же она тебе наскучила! — отец виновато покачал головой. — Ты стал миллионером! Шутка ли?! Целый чемодан драгоценностей!

У СТОРОЖКИ ЛЕСНИКА

Прошлым летом я приехал погостить к своим дальними родственникам в деревню Бузаиху. Изба под тесовой крышей стояла на взгорье. У крыльца рос куст сирени. Мне отвели небольшую светлую комнату. По утрам под окнами ворковали голуби, гудели пчелы, кудахтали куры, неистово горланил петух Митрий. На крыльце, свернувшись калачиком, грелся на солнце рыжий кот Тришка.

В избе пахло пирогами и медом.

После завтрака я шел в сад. Облюбовывал себе укромное местечко и читал.

Днем, когда становилось знойно и воздух делался вязким, я спускался к реке. Плавал в прохладной воде, затем переходил под сень разлапистых лип и отправлялся путешествовать по заповедным ягодным местам.

Однажды, набродившись вдоволь по лугам, по оврагу, где в детстве играл в казаков-разбойников строил из снега крепости и блиндажи, я порядком устал и сел отдохнуть на пенек рядом со сторожкой лесника. Внезапно за спиной раздался звонкий ребячий посвист.

Я повернулся и увидел на тропе мальчика лет шести. Нос-пуговка в царапинах. За плечами ружье. В меня стрельнули зеленые, с лукавинкой глаза.

Мы кивнули друг другу и познакомились.

— Егор Пахомов, — мальчик насупил брови.

— Чей ты будешь?

— Дедов.

— Где он?

— В обход ушел. Скоро придет.

— А родители?

— Мамка в больнице, в город увезли.

— А отец?

— Отец? Отец далеко…

— Ну…

— На границе.

Егор опустил глаза, потоптался на месте и со вздохом уставился на мой ботинок. В дороге у меня случилась авария — отвалилась подошва. Пришлось ее подвязать бечевкой, отчего нога приобрела забавный вид.