Мои калифорнийские ночи
Шрифт:
— Признай: тебе было неприятно наблюдать за тем, что происходило в клубе, — отчаянным шёпотом отвечаю я.
Сперва он никак не реагирует, но потом вдруг резко толкает меня к стене. Я непроизвольно зажмуриваюсь.
— Ты ***** что о себе возомнила? — зажимает в кулаке собранные волосы и тянет, вынуждая запрокинуть голову.
— Я лишь хочу услышать правду. Тебя ведь это задело, верно? — прямо в его губы выдыхаю я, стараясь не обращать внимания на ноющее от его пальцев плечо. — Просто скажи это, Рид.
Медленно
— Хоть раз скажи…
— Мне плевать на тебя, Смит, — произносит голосом, сухим как лёд.
— Это не так, — уверяю я скорее себя, чем его и отрицательно качаю головой.
— Поверь, это так, — резко разжимает пальцы.
Делает шаг в сторону, но я в порыве отчаяния опять цепляюсь за его руки.
— Объясни мне, пожалуйста, объясни! — сбивчиво повторяю, пытаясь справиться с собой.
Меня трясёт. Нервы натянуты, как струна. От него веет арктическим холодом. Я не могу принять это, ведь ещё вчера мне казалось, что между нами до сих пор что-то есть…
Однако уже сегодня Рид смотрит на меня с неприкрытой агрессией и неприязнью.
— Давай поясню, Смит. В какой-то момент идея нагнуть тебя казалась заманчивой, ведь ты и сама вроде как не была против, — напирая на меня, с лютой яростью в глазах, цедит он. — Но вот в чём дело… мне больше это неинтересно.
Он словно толкает меня спиной на колючую проволоку. Его слова ранят так глубоко, что я до крови закусываю нижнюю губу, пытаясь убедить себя в том, что всё это — лишь глупая бравада.
— Тебе любопытно узнать, что я чувствую? — хладнокровно продолжает Рид, вышибая из меня остатки самоуважения. — Ты мне неприятна, поняла?
Уничтожает очередной фразой, брошенной с такой легкостью, что становится всё труднее вбирать лёгкими кислород.
— Гораздо сильнее, чем когда-либо. В разы, Смит. Одиннадцать по десятибалльной шкале.
По моим щекам давно текут горячие слёзы, а пальцы всё ещё упрямо сжимают его предплечья.
— Мне противно даже стоять с тобой рядом, потому что ты — самое большое разочарование в моей жизни, — забивая гвозди в крышку моего гроба, произносит Брукс.
Я растерянно опускаю руки. Он только что бездушно смешал меня с грязью, и выглядит при этом абсолютно умиротворённым. Как можно быть таким жестоким и непробиваемым? Неужели не понимает, что я всего лишь навсего хотела убедиться в том, что небезразлична ему…
— Прости меня, — задыхаясь, только и могу вымолвить я. — Но ты сам виноват…
— Уходи, и больше ни слова о том, что было, поняла? Выкинь всё это дерьмо из своей глупой головы, бестолочь, — высокомерно заявляет он.
Как безвольную куклу отодвигает меня в сторону и уходит.
Растоптал, не жалея…
Сердце обливается кровью. Но вопреки всему, я всё ещё готова поступиться своей гордостью. А потому поднимаюсь по ступенькам
Засовывает в карман телефон. Надевает футболку и берёт с тумбочки ключи от дома.
Направляется в мою сторону.
— Отойди, — требует сурово.
Я пытаюсь отыскать в его глазах хоть что-нибудь. Но, увы, кроме горящего адским огнём пренебрежения, в них нет ничего…
Липкое, пугающее неизбежностью чувство потери и жгучая безнадёга заставляют меня порывисто обнять его за шею и прижаться к нему всем телом, в голос зарыдав от бессилия.
— Прошу, прости, — давясь собственными слезами, молю я.
Необъяснимая тревога заполняет каждую клеточку. Будто я, наконец, понимаю: это действительно всё. Конец.
И в дурацкой игре, целью которой было вывести его на ревность, я по-крупному проиграла, притом самой себе.
— Кончай унижаться, Смит, — безучастно изрекает он, отодвигая меня от себя. — Тебе ну совсем не идёт.
Этот его безразличный тон и ничем не прикрытая издёвка — срабатывают как спусковой крючок.
Я с силой толкаю его в грудь и с ненавистью смотрю в серые, пасмурные глаза, затянутые хмурыми тучами.
— С возвращением, — мрачно произносит он. — А теперь дай пройти.
Отхожу в сторону, опуская голову, и Рид идёт к выходу.
— Значит всё? — не поворачиваясь, спрашиваю я, ощущая странную пустоту внутри.
Слышу, как открывается дверь, но он останавливается.
— А ты ещё не поняла? — в его голосе сквозит раздражение.
Комната искажается, потому что мои глаза полны обжигающих слёз.
— Уверен, что не пожалеешь? — всё-таки оборачиваюсь я, собравшись с силами.
Не хочу знать, что он скажет, но всё же задаю этот вопрос.
— Уверен, как никогда, Смит, — ни секунды не раздумывая, отвечает он.
Наши взгляды пересекаются на какое-то время.
И я понимаю: мы — совершенно чужие люди.
Не брат и сестра. Потому что не одной крови…
Не друзья. Потому что едва я пересекла порог его дома, мы не сошлись характерами.
Не влюблённые. Потому что просто «не про нас». Слишком много черноты и грязи, замешанной на обоюдной ненависти и боли.
Мы так и не смогли стать кем-то друг для друга…
Я остаюсь в комнате одна.
Медленно оседаю на пол и, обнимая себя за колени, вою, словно раненный зверь.
Обида жжёт лицо, а горло саднит от напряжения. Ни сглотнуть, ни выдохнуть… Из моих лёгких будто весь воздух выкачали.
— Как же я тебя ненавижу, — кричу я, не сдерживаясь. — Слышишь? Ненавижу!!!
Падаю на пол и со всей дури бью руками в пол.
Мои слова разлетаются эхом по пустому дому.
Там внизу громко хлопают двери, и меня накрывает неконтролируемый приступ истерики…