Мои калифорнийские ночи
Шрифт:
— Говори уже, — начинаю терять терпение. — Слышу ведь по голосу, что-то не так.
Даже нет настроения ёрничать, она как будто напугана.
— Дэ… Дэвид приходил…
От одного этого имени у меня все внутренности скручиваются в узел. Холод подбирается к загривку, парализуя.
— И ты его … впустила? — сглатывая ком в горле, севшим голосом спрашиваю я.
— Что ты! Нет! Конечно нет! — в её словах звенит отчаяние вперемежку с обидой. — Он… сказал, что сожалеет. Спрашивал, как ты…
У меня начинают дрожать
Сожалеет? Спрашивал, как я?
Боль в груди становится настолько невыносимой, что я начинаю судорожно хватать воздух ртом. В точности как рыба, которую вдруг выбросили на берег. Уши закладывает, а тело немеет от страха, всё ещё нависающего тенью надо мной. А Эмили всё продолжает говорить, словно не может остановиться…
— Я сказала ему, чтобы убирался. Сказала, что тебя нет. Он был пьян, Дженна, оттолкнул меня и пошёл искать тебя в доме. Поднялся к тебе в комнату…
Не хочу ничего слышать. Зажмуриваюсь, что есть сил. До мелькающих пёстрых точек. Лишь бы только не вспоминать. Только бы не думать о том дне. Пожалуйста, пожалуйста, я не хочу!
— Я вызвала полицию, пригрозила ему, что если не уберётся…
Но я уже не слушаю. Трясущимися пальцами сбрасываю вызов и, сползая по стеночке, оседаю на пол прямо там в тёмном коридоре. Переворачиваю ладонь левой руки, замечая, что от впившихся ногтей выступила кровь. Смотрю на бордовые капли, пытаясь утихомирить грохочущее сердце, бьющееся о грудную клетку.
Слышу чьи-то шаги на лестнице, и это выводит меня из оцепенения. Поднимаюсь на ватных ногах и с трудом дохожу до комнаты подруги. Толкаю дверь, исчезая в темноте. Подхожу к окну и равнодушно смотрю на отражающийся от фонарей свет.
Онил моментально чувствует моё настроение. Пытается заглянуть мне в глаза, но я отворачиваюсь в сторону.
— Иди сюда, — шепчет Роуз и осторожно берёт меня за руку.
Я молча плетусь за ней в сторону ванной. Бросаю мимолётный взгляд на Тэми. Она свернулась калачиком на диване и видит счастливые сны, в которых она, почти наверняка, с Исайей.
Мы заходим в маленькое помещение, и Роуз спешит включить боковые лампочки.
— Эй, что такое? — тревожно спрашивает, прикрывая за собой дверь.
Я сажусь на край ванны и поднимаю на неё взгляд. И внезапно я очень чётко понимаю одну вещь. Если не ей, то кому? Кому ещё я смогу рассказать об этом?
— Можешь одна здесь побыть, если нужно, — эта девчонка тактична, как всегда.
Собирается уйти, но я дотрагиваюсь до её руки. Она замирает, но не предпринимает попыток начать этот разговор. Даёт понять, что примет мой выбор: делится мне с ней или нет.
Делаю глубокий вдох. Чертовски тяжело, но я чувствую, что должна… Должна проговорить это вслух. Хотя бы один раз. Просто чтобы освободиться. Выпустить эту черноту наружу. Иначе, она поглотит меня снова.
— Мне звонила Эмили. Моя мать.
Физически ощущаю, как к горлу подступает тошнота, а язык абсолютно отказывается слушаться.
— Он вернулся из-за меня, спрашивал где я, и как себя… чувствую. Сказал, что сожалеет.
В какой-то момент всё, что я держала в себе — прорывается наружу. Как ливень после засушливого месяца, слёзы льются по щекам, а губа предательски трясётся, и я ничего не могу с этим поделать.
— Дженна… Он… он обижал тебя? — едва шепчет Роуз, и боль в её голосе такая искренняя, что это поражает меня.
— Это был мой день рождения. Отчим пришёл пораньше с работы, мы приготовили праздничный ужин, и он предложил начать без мамы. В тот день она, как обычно, задержалась в офисе.
Я смотрю поверх её плеча. Разглядываю дверь из светлой древесины и пытаюсь через силу продолжить говорить дальше. Несмотря на то, что единственное, чего хочу — это сбежать на улицу и остаться наедине с собой. Один на один со своим кошмаром…
— Я согласилась, мы поужинали, а потом… тело вдруг онемело, стало будто ватным, и я перестала его чувствовать. Совсем.
Роуз замирает с открытым ртом и качает головой, словно отказываясь верить в то, что слышит.
— Он отнёс меня на кровать, оставил одну, но… ненадолго.
Она подаётся вперёд и обнимает, сжимая мои косточки до хруста. Плачет, едва сдерживая рыдания. Моя милая Роуз…
— Я не могу выкинуть из головы тот день. Мне кажется, что его мерзкие руки будут вечно меня преследовать. И этот его отвратительный голос, которым он повторял «моя сладкая Дженнифер»
— Почему он не в тюрьме? — её голос дрожит, и она судорожно втягивает носом воздух.
Я зажмуриваюсь, но всё же нахожу в себе силы, чтобы ответить ей.
— Мама вернулась и застала его. Я лежала и не чувствовала ни холода, ни чего-либо ещё. Даже саму себя не чувствовала…
Роуз начинает трястись и рыдать пуще прежнего. Гладит меня по спине и шепчет то, что я не могу разобрать.
— Всё в порядке, Онил, чего ты ревёшь? — улыбаюсь я, потому что меня до глубины души трогает то, как посторонний человек сопереживает мне. Она отодвигается и серьёзно смотрит на меня.
— Твоя мама…
Я опускаю глаза на свои руки и начинаю бездумно крутить дешёвый браслет на запястье.
— Что она сделала, Дженна? Вы вызвали полицию?
Как мне объяснить ей то, что я до сих пор не могу понять? Как сказать, что мать не сделала… ничего.
Я встаю напротив зеркала и вытираю мокрые щёки тыльной стороной ладони.
— Роуз, она была шокирована, а он этим воспользовался, чтобы ускользнуть.
Наклоняюсь и умываю лицо ледяной водой.
— Но полиция… они ведь могли найти его! Пожалуйста, не говори, что вы не обратились туда! — голос Роуз срывается до хрипа.