Мои неотразимые гадюки. Книга 2

Сергеева Александра Александровна

За всеми этими хлопотами незаметно наступила ночь. Более-менее нормально пережив первую дозу бульона, хозяева робко отведали первые кусочки разваренной курятины. Отслаивающиеся волоконца они трепетно отщипывали, обнюхивали и укладывали на язык, как какой-нибудь деликатес. Пацан со свойственной детству нетерпеливой жадностью проглотил первую порцию мяса почти целиком. Паксая изругала его в хвост и в гриву, пригрозив сорвать пирушку. Но иступлённый взгляд изнасилованных голодом детских глаз рвал ей сердце.

Сомлевший дедушка недолго мялся, прогибаясь под тяжестью вопроса: что ж их довело до такой жизни? И сопел не от упрямства,

а в попытке отыскать подходящие слова для правды, о которой боялся даже заикаться. Лэйра предоставила почётную роль толкача сестре – Лэти была более мягкой в обращении со своим талантом. А здесь требовалась вся деликатность мира, чтобы старик не окочурился прежде времени, переползая через образованный кем-то или чем-то барьер. Конкретная такая преграда – оценил Дон, просканировав стариков вдоль и поперёк. Вросла в толщу прожитых лет и пережитого ужаса едва ли не до самого донышка.

Старик приступил к нелёгкому восхождению на преграду осторожно. Инстинктивно сберегал свои малые силы, которые расчётливо сохранял ради внука.

– Да, жили здесь люди, – мямлил он, не сводя взгляда с огня, разгоняющего сумерки. – Много людей. Десять семей. Дети были. Свой кузнец был. Хороший кузнец. Сманивали его, да он не шёл. В большие посёлки не шёл. И в город не подался, когда зазывали. Долго зазывали. А он не шёл. И сын его не шёл. Тоже хорошим кузнецом стал. Мы хорошо жили.

– И почему же тогда твои родичи ушли, дедушка? – подталкивала Лэти тягучий монолог, от которого клонило в сон.

– Они не ушли, – поёжился тот, косясь куда-то в конец улочки.

– Умерли? – помогла ему Паксая, предположив, что в той стороне может быть кладбище.

– Съели их! – злым шепотом подсказал Руф, который стыдился дедовой трусости перед лицом смелых гостей. – Давно уже. Два года назад. Я уже большим был, и всё помню. Ба, скажи!

Он затеребил драный рукав старушки, к которой льнул. Та, беспомощно помаргивая, глянула на мужа – дед не отозвался даже взглядом, утопив лысоватую голову в плечи. Дон до слёз жалел стариков, но эта бодяга ему осточертела. Мя-мя-мя-мя. Можно подумать, чем дольше они будут тянуть с рассказом, тем смелей станут. «Эрудит» выбросил очередной отчёт о физическом состоянии пациентов, которых Дон, как бы невзначай, брал за руки в районе пульса. Состояние – само собой – хреновое, но лучше оно уже не станет. А дотянут, так и вовсе останутся ни с чем.

Лэти укоризненно уставилась на делового манипулятора. Дон досадливо поморщился и вытолкнул её – такую бесполезно сердобольную – прочь из головы старушки. А своим проникновением закинул в голову бабули мыслишку, мол, пришлецы смогут помочь её внучеку. Сберечь от гнетущей их беды. Сами-то что: старые уже, пожили. А Руфу бы к людям – жить ему нужно. Ради такого любая женщина отыщет в себе смелость побороться даже с неизбежным, и старушка решилась. Поведала такое, что хоть фильм ужасов снимай.

Оказывается, зря пришлецы опасались неведомых болезней, что принёс на эту землю мор – об этом как раз допытывалась Лэйра. Дескать, вдруг зараза затаилась и поджидала новые жертвы, а они тут расселись. Ничего подобного. Не страшная неизлечимая хворь сожрала людей в этой деревеньке – да и во всех прочих – а лютые чудовища. Огромные, уродливые до жути и кровожадные непомерно. Приходили они не слишком, чтобы часто. Но каждый раз непременно утаскивали тех, кто попадался им в окрестных лесах. Поначалу, понятное дело, взрослых

мужиков: охотников, углежогов, дровосеков. Бывало и бабу, собирающую грибы, или дитя, шастающее без дозволения по лесу.

Вот и стали люди беспокоиться. А самые храбрые поначалу даже пытались ловить чудищ, да всё бестолку – только ещё больше мужиков сгинуло. А бабы-то с детишками как себя уберегут, коли мужики не справились? Никак, потому и начали сговариваться уходить ближе к заселённым землям. А то и вовсе к самой крепости арма – тот их обязательно защитит. Господин Эспе-Грассин никогда в помощи не отказывал, коли волки начинали досаждать. Иль медведь у какой деревни заводился. Здесь на севере, у самых гор и прежде мало, кто селился. А нынче и вовсе запустение полное: кого сожрали чудовища, кто сбежал. Может быть.

Потому как из соседней деревни, к примеру, народ далеко не ушёл. Чудища почитай три десятка людей порвали, а после уволокли куда-то. Тогда еще покойный Руфов отец бегал туда посмотреть. Сказывал, будто помирали люди не в свою очередь, не по дороге, а все сразу и в одном месте. Одним махом вырезали, почитай, целую деревню. А в чащу идут следы от тел, что волочили по земле. Надо так понимать, что чудища добычу в логово утащили.

Здешние-то мужики думали-думали и порешили: чем так-то пропадать, лучше запереться, как следует. Стену подновить да усилить. Копий наделать, не жалея железа – хоть бы и всё подряд переплавить. Ловушку устроить – не дракон, чай, не по небу летает, а по земле бегает. Да и следы копыт указывают, что обычного быка чудище не шибко переросло. Вон охотники быков, что в полтора роста вымахивают, и тех валят. Так неужто и этого не подловят? А уж в ловушке они его как-нибудь добьют.

Целый день всё рядились, громыхали железом и что-то там мастерили – бабы под руку и не совались. А ночью люди проснулись от дикого визга. Некоторые и на улицу повыскакивать не успели – крыши рушились им прямо на головы. Несколько чудищ носились по деревне, вздевая на клыки всех, кого ловили на улице. А тех, кто в беспамятстве валялся в обрушенных домах, после откапывали и резали, как скотину.

Вот только Руфов дед и сподобился утащить жену с внуком на задворки в свой погреб. Лаз туда и для человека узок, а уж для чудища-то… В погребе они просидели дней десять. Благо, было чем продержаться – дед туда накануне воды натаскать додумался, чтобы баб с детишками, случись чего, спрятать. И все десять дней слыхали они, как чудища поначалу утаскивали соседей и родичей. А после и их пытались достать: дверцу начисто снесли, всю землю изрыли своими носами. Но докопаться так и не смогли.

Ушли они внезапно и до поры не возвращались. Снова заявилось только одно чудище где-то месяц спустя. Повизжало, порыло землю у погреба и умчалось. Прошло ещё пару месяцев, и зверюга опять явился: тот же, другой ли – поди разбери. Они их в ту ночь толком-то и не разглядели. Что-то громадное, как сказывал дед, почитай в три человечьих роста. С огромной головой, длинной зубастой пастью и сабельными клыками, торчащими из пасти. И весь, будто в панцирь закован.

Так и повелось с тех пор: нет-нет, да и заявится кто из чудищ. Побесится, повизжит, пороется у погреба и уходит восвояси. Дед – как не страшно отходить далече – погреб укреплял. Всё разрытое назад зарывал, натаскивал в ямы деревянные обломки, вкапывал бревна. Правда, железо без ухода быстро ржавело – жира взять было негде.