Мои непридуманные рассказы
Шрифт:
Пульт командира зенитной ракетной батареи. В правом нижнем углу – та самая кнопка «ПУСК»
Несколько позже, многие, кто наблюдал за стрельбой с ходового поста и сигнального мостика, мне рассказывали, что визуально им показалось, что вторая ракета точно попала в ракету-мишень, настолько близко она пролетела мимо нее. Через несколько секунд на индикаторе кругового обзора вижу, как отметка от цели вышла из ближней зоны сплошной засветки от водной поверхности с другой стороны корабля и пошла на удаление. С досады я чуть не ударил кулаком по индикатору, на котором только что наблюдал полет зенитной ракеты. Но ничего уже не поделаешь, стрельба окончена и выполнена она не успешно. С тяжелым сердцем докладываю по громкоговорящей связи «Каштан» на командный пункт ракетно-артиллерийской боевой части о не поражении цели.
Ракета –
Между тем, сразу после старта второй ЗУР пусковая установка в соответствии с алгоритмом работы автоматически выполнила перезаряжание следующей парой зенитных ракет. Поэтому, через некоторое время получаю команду опустить ракеты в погреб и привести матчасть ЗРК в исходное положение. От кнопки «Отмена» на своем пульте включаю цикл приведения пусковой установки с ракетами в исходное положение и по транспарантам контролирую все операции отработки этой команды. И опять не везение! И опять что что-то пошло не так! По горению транспарантов вижу, что пусковая установка при своем опускании в погреб застряла в каком-то непонятном промежуточном положении. Оставляю свой командный пункт под ответственность старшины команды, быстро поднимаюсь из центрального поста по двум вертикальным трапам и бегу к ракетному погребу. Открываю его дверь запасным ключом, который был у меня всегда в кармане куртки. Спускаюсь на палубу погреба и ничего не понимаю из происходящего. Гидронасос группового гидропривода надсадно ревет на пределе мощности. На палубе валяются размочаленные обломки носовой части ракеты, и какие-то исковерканные мелкие предметы. И, самое жуткое из увиденного, так это то, что опускаемая вместе с пусковой установкой правая ракета своей носовой частью врезалась в хвостовую часть другой находившейся в погребе ракеты. У опускаемой ракеты разворочена носовая часть, а у той, что в погребе – хвостовая.
Командую по громкоговорящей связи в центральный пост обесточить пусковую установку. Понимаю, что если уже ничего не взорвалось и не загорелось, то, скорее всего, этого уже и не произойдет. Но тут же в голову приходит мысль, что мои командиры и начальники меня наверняка спросят, какие меры принял для того чтобы обезопасить ситуацию. Дело в том, за два месяца до этого на Черноморском флоте из-за несанкционированного срабатывания маршевого двигателя одной из зенитных ракет в кормовом ракетном погребе большого противолодочного корабля «Отважный» в результате развившегося объемного пожара корабль погиб и вместе с ним погибло двадцать четыре моряка. Поэтому, тема аварийного происшествия с зенитными ракетами в погребе и на Северном флоте была чрезвычайно актуальной. Решил расстыковать цепи электропитания пиропатронов аварийных ракет, хотя на корабле эта операция никакими инструкциями не предусмотрена. Да и хорошо понимал, что это нужно только для доклада и для обеспечения безопасности никакого значения не имела, так как пусковая установка обесточена. Для этого было необходимо извлечь специальные контактные колодочки из своих гнезд в корпусе ракет. Командую в центральный пост, чтобы об этом доложили на командный пункт ракетно-артиллерийской боевой части. Достаю из кармана брюк свою «боевую» отвертку, с которой никогда не расставался. И, цепляясь за различные выступающие устройства ракетного погреба, карабкаюсь наверх к ракетам, чтобы выполнить эту работу.
И в этот момент в погреб буквально врывается наш замполит А.И. Иваненко и начинает на меня орать самым непристойным образом, что я, мол, специально сделал так, чтобы вызвать взрыв в ракетном погребе. «Партбилет – на стол!» и все в таком духе. Но мне было совершенно не до него. Работая с аварийными ракетами, я пытался понять, почему вдруг одна из них оказалась на линии заряжания, где ее никаким образом быть не должно. Но на его крики и матерную брань я вынужден был все же среагировать и я совершенно спокойно произнес, чтобы не он мешал мне расстыковывать опасные цепи на ракетах. На мгновение бросил взгляд на то место, где он стоял, а его как ветром сдуло! Видно от нервного перенапряжения, я даже отвлекся от своей работы, спустился на палубу погреба и выглянул через дверь наружу. И ни в одном из трех просматриваемых направлений внутренних помещений корабля его не увидел. Исчез бесследно! Наконец, я все закончил, поднялся на ГКП и доложил о выполненной стрельбе, проделанной работе и принятых мерах безопасности. Нет необходимости описывать о том, что происходило дальше. Ясно, что ничего хорошего.
Пришли в базу и по боевой тревоге с помощью встроенной в пусковую установку гидравлической системы со всеми предосторожностями вручную расцепили изуродованные огромным усилием опускаемой в погреб пусковой установки ракеты. Выгрузили их на мешки с песком в кузов находящегося на причале автомобиля обслуживающей нас технической ракетной базы, и их автоколонна медленно со всеми предосторожностями двинулась от корабля.
А дальше началось! Как это бывает в подобных случаях, на корабль прибыла большая группа проверяющих от различных флотских инстанций. Начала свою работу специально созданная для расследования аварийного происшествия флотская комиссия. А меня отстранили от командования батареей. Тем не менее,
Потом началось написание объяснительных записок, что и как делал при подготовке и во время стрельбы. Сколько я их написал, уже не помню, но хорошо помню – далеко не одну. Но устно докладывал только заместителю начальника Управления ракетно-артиллерийского вооружения СФ капитану 1 ранга Р.К.Поге, человеку суровой внешности и такому же в общении. Вспомнилось, как после гибели БПК «Отважный» он устроил нам ночную проверку взрывопожаробезопасности ракетно-артиллерийского вооружения корабля, и с какой дотошностью проверял службу артиллерийского дозора, состояние систем орошения погребов, ингибиторных систем и исправность системы пожарной сигнализации. Даже в соединительных ящиках электрических цепей в ракетных погребах все до последней гаечки на предмет их затяжки проверил! Поэтому, мне было понятно, что мне сейчас предстоит серьезное испытание. Так оно и было. Заглядывая в те или иные руководящие документы, Р.К. Пога до последних подробностей расспрашивал меня обо всех моих действиях.
Между тем, флотская комиссия с привлечением специалистов промышленности приступила к работе. Одни из ее членов «копалась» в постовой и эксплуатационной документации, другие «трясли» матчасть в поисках причины произошедшего. Где-то «на бегу» встречаю своего старшину команды В.П. Сапегина, который поведал мне, что никаких неисправностей и замечаний по работе матчасти комиссия пока не выявила. Что меня немало удивило, так как этот ЗРК был один из первых серийных образцов во всем Военно-Морском флоте и довольно часто выходил из строя. А сейчас как будто сама техника понимала, что сильно подвела меня и изо всех сил старалась облегчить мою участь.
В один из моментов всей этой суматохи, идя через столовую личного состава корабля, вдруг услышал за своей спиной, как кто-то бросил мне придушенным голосом реплику, что, мол, я умышленно хотел взорвать корабль. От ощущения чего-то мерзкого я не стал оборачиваться на хозяина этих слов. В другой раз один матрос из комсомольского актива корабля вообще безапелляционно заявил мне в лицо, что меня надо гнать из партии и отдать под суд. Чему я сильно уже и не удивился. Потому что перед этим со мной вдруг побеседовал о ракетной стрельбе и ее печальных последствиях заместитель секретаря партбюро корабля (получилось так, что я сам в то время был секретарем партбюро корабля) командир БЧ-5 А.З. Шихотаров. Как говорится, явно «готовилась почва».
Но все старания этих «товарищей» лопнули в одночасье, когда примерно на третий день разбирательства, на корабль прибыл председатель комиссии вице-адмирал Е.И.Волобуев. Через некоторое время после его прибытия меня вызывали на доклад к нему во флагманскую каюту. И вот, через две недели после той ракетной стрельбы, за которую он меня поблагодарил с адмиральским рукопожатием, я опять предстал перед ним, но совершенно по далеко не лучшему поводу и совершенно с другими чувствами. Адмирал сидит за столом, на котором я разложил осциллографические записи стрельбы, на диванчике сбоку от стола – Р.К.Пога, а в дверях в каюту застыл командир корабля А.К.Ильин. И за его спиной теснилась группа корабельных и штабных офицеров, к которым у адмирала могли возникнуть вопросы. А он, блеснув очками в тонкой оправе из желтого металла, внимательно и строго взглянув на меня, приказал мне сделать по записям осциллограмм анализ зафиксированных параметров движения воздушной цели и наведения на нее ракет, а так же работы системы управления. К моему не малому удивлению, он проявил неподдельный интерес и внимательно следил за кончиком карандаша, которым я при докладе водил по этим хитроумным кривым, чем-то отдаленно напоминавшим электрокардиограмму работы сердца, только в десятки раз в большем количестве и по ходу доклада задавал мне грамотно сформулированные вопросы. «Вот это адмирал – еще подумал я – у него проблем целый Северный флот, а он так глубоко интересуется!» Просто не знал я тогда, что это стиль работы адмирала Волобуева – подробно вникать в детали того, чем он в данный момент занимается.
После моего доклада он обратился к Р.К.Поге и во всеуслышание попросил дать оценку специалиста по работе боевого расчета и о техническом состоянии комплекса. С огромным облегчением слышу, что боевой расчет отработал строго в соответствии с руководящими документами, и по техническому состоянию комплекса замечаний нет. Вдруг слышу за спиной реплику командира корабля А.К.Ильина. Что, мол, мне, прежде чем опускать ракеты в погреб, надо было убедиться, что обе линии заряжания свободны. И тут адмирал резко оборвал его и своим неподражаемым со сталью в интонации голосом отчеканил фразу, которую я дословно запомнил на всю жизнь: «И правильно сделал! Волков бояться – в лес не ходить! Лучше мы сейчас ракеты будем ломать и разберемся, чем в бою!». После чего размашисто утвердил акт именно с теми выводами, которые ему только что доложил Р.К.Пога. Это произвело эффект разорвавшейся бомбы! А я, получив разрешение идти, еле дошел до своей каюты и совершенно обессиленный от пережитого, рухнул на койку.