Мои шифоновые окопы. Мемуары легенды

Телли Андре Леон

Так получилось, что мы с бабушкой не были особо разговорчивы, живя под общей крышей скромного дома, наполненного заботой и любовью, и разделяя главные ценности: относиться к другим с добротой и проявлять участие к своим соседям и семье.

Жизнь продолжалась. Мои родители развелись, когда мне было девять. Никто не сообщил мне об этом, но в итоге я сам каким-то образом догадался. Оба продолжали часто навещать меня. Отец всегда привозил мне какой-нибудь роскошный подарок: новехонький ярко-красный велосипед, «Всемирную энциклопедию», черно-белый телевизор или мой первый проигрыватель. Каждый его подарок был для меня настоящим сокровищем. У меня были карманные деньги, и по пятницам я ездил с Мамулей в центр Дарема и покупал новые виниловые пластинки.

Моя мать бросила

отца, так как полагала, что сможет лучше устроить свою жизнь, и планировала выйти замуж за более обеспеченного мужчину. Однажды вскоре после развода она получила приглашение на свадьбу этого мужчины и другой – более молодой – женщины. Это навсегда сломило ее дух. Она заболела. Ее волосы поседели раньше времени, у нее случилось нечто вроде временного умопомрачения, в ходе которого она пыталась поджечь свою квартиру. К тому же она отказалась даже от тех небольших алиментов, которые полагались ей по закону. Она указала отцу на дверь и сама справлялась финансово, но стала жестокой и эмоционально отстраненной. Она продолжала навещать нас в Дареме, ходила со всеми в церковь и во всем участвовала, но разговора между нами не получалось. Я что-то ей рассказывал, она едва отвечала. Я знал, что она относится ко мне с любовью, но вряд ли я ей был интересен.

Как и все американцы, мы с бабушкой смотрели инаугурацию президента Джона Ф. Кеннеди, так как это было ключевое событие новой эры для нашей страны. Оно символизировало надежду и, кроме того, – гламур. Джеки Кеннеди была самой молодой первой леди и инфлюенсером – пожалуй, первым инфлюенсером современности. Я восхищался тем, как она выглядела, как шла на инаугурации в своем элегантном пальто, я был одержим ее шляпкой-таблеткой, маленьким меховым воротничком и сапожками с меховой оторочкой, а также муфтой, в которой она грела руки в тот морозный январский день.

И вновь я был очарован, когда на День святого Валентина в 1962 году по всем каналам транслировали черно-белые кадры экскурсии по Белому дому, которую проводила миссис Джон Ф. Кеннеди. Я был счастлив от представившейся возможности заглянуть внутрь главного дома нашей страны. Джеки Бувье Кеннеди и ее стиль находили у меня глубокий отклик. Я знал, что стал свидетелем важного события, которое будет только началом в череде подобных.

Она стояла с идеально уложенными и завитыми волосами в точной копии оригинального платья Dior из бутика Chez Ninon и красноречиво, со знанием дела рассказывала о Белом доме. Тогда я впервые услышал о французском бренде Porthault, оформившем в качестве подарка стол в парадной гостиной длинной белой скатертью, вышитой вручную золотой нитью. Я узнал, что Джеки выбрала для вина и воды простые бокалы, которые нашла в Вирджинии. Она рассказывала об истории белой лепнины Стэнфорда Уайта [4] начиная с 1902 года. И напомнила, что Тедди Рузвельт заказал мраморный камин с изображением американских бизонов.

4

Стэнфорд Уайт (1853–1906) – известный американский архитектор.

Из ее тихой элегантной манеры говорить, выверенности каждого слова, ее сосредоточенности на истории этого великолепного здания родилась моя страсть к антиквариату и изысканным предметам. Так я начал подражать Джеки Кеннеди. Она была моим кумиром во всех значимых для меня вещах: одежде, оформлении интерьера, в том, как она формировала образ первой леди. Мои тетушки копировали стиль Джеки Кеннеди, насколько им позволял бюджет, с ее непременными шляпками-таблетками, сумочками на цепочке и перчатками, разумеется. Все уважаемые негритянские дамы черпали вдохновение в стиле первой леди (тогда «негритянские» было приемлемым выражением, сейчас нужно было бы сказать «афроамериканские»).

У моей бабушки один из ящиков комода заполняли перчатки на любой сезон, и они были ее самым роскошным аксессуаром. В другом ящике лежали любимые носовые платки, которые она клала в свою выходную

сумочку по воскресеньям. Мамуля носила туфли на среднем каблуке, и я с восхищением наблюдал за ней, когда мы шли в церковь. Особенно меня завораживали темно-синие туфли из кожи с репсовым бантом от Naturalizer, купленные весьма недешево. Она носила их с сумочкой в тон.

Торжественные похороны президента Джона Ф. Кеннеди прошли в высшей степени достойно. Миссис Кеннеди была одета в черный костюм от Givenchy с бахромой на застежке, ее лицо прикрывала вуаль, прикрепленная к шляпке-таблетке. Ее образ, олицетворявший силу и стиль, говорил миру: я мать и жена. Джеки Кеннеди больше походила на кинозвезду, чем на супругу президента. Она оказала на меня большее влияние, чем кто-либо из актрис.

Благодаря Джеки Кеннеди формировалось мое воображение. Тонны глянцевых журналов и фэшн-приложений к ним – и я знал все, что мне было нужно.

Я узнал о Янсене, парижском декораторе, и о месье Будене, которые помогали Люси Дуглас, известной как C. Z. Guest, иконе стиля белой элиты, декорировать ее резиденцию. Я узнал о Банни Меллон, лучшей подруге Жаклин Кеннеди, жившей в Аппервилле, штат Вирджиния. Я узнал о Ли, княгине Радзивилл, сестре Джеки Кеннеди, купавшейся в роскоши в Лондоне и имевшей загородный особняк, оформленный при участии итальянского архитектора Лоренцо Монжардино. Я помню, как с нежностью представлял себе Ли Радзивилл, танцующую в серебряном вечернем туалете от Mila Schon на Черно-белом балу Трумэна Капоте.

_“ Я уже тогда был страстным приверженцем моды и одевался и выглядел вызывающе._”

Под огромным влиянием модных журналов я стал убежденным франкофилом. Моей любимой телепередачей было шоу Джулии Чайлд по воскресеньям. Мне нравились ее дерзость и манера говорить по-французски. Я изучал французский язык и дошел до четвертого уровня в старшей школе, а также специализировался на французском в Центральном Университете Северной Каролины, негритянском государственном университете Дарема. Я окончил его с отличием, и мне дали полную стипендию в Университете Браун в Провиденсе, штат Род-Айленд, где я получил степень магистра и начал учиться в докторантуре. Я планировал стать преподавателем французского языка в какой-нибудь частной школе. Мне было не особо важно где, я лишь знал, что хочу оказаться за пределами Дарема.

В тот самый день, когда я собирался уехать в Браун, где получил стипендию для продолжения образования, моя мать повернулась ко мне и сказала: «Не знаю, зачем тебе еще несколько лет учебы в университете. У тебя уже есть степень бакалавра. Почему бы тебе не пойти в армию и не получить определенные преимущества?»

Я подумал: «О чем она говорит?» Брауновский университет входит в Лигу плюща. Она не понимала, какой высокой чести я удостоился.

Бабушка услышала этот разговор и хорошенько отчитала ее. Она сказала своей дочери: «Оставь его в покое, с ним все будет в порядке. Пусть сам решает!» Мамуля всегда меня понимала и поддерживала. Она верила, что все будет хорошо, и просто продолжала паковать картонные коробки со сшитыми сестрой ее матери, тетей Луной, стегаными одеялами, которые будут согревать меня в общежитии, простынями и полотенцами. Этот скромный набор я сменил на постельное белье Yves Saint Laurent, мягкие желтые полотенца с фирменным логотипом и одежду от Rive Gauche, когда перебрался в Браун и получил ежемесячную стипендию. Все это мне удалось купить на распродаже.

В Брауне я изучал культуру Франции, интеллектуальный образ жизни богемы девятнадцатого века, Шарля Бодлера, Рембо, Верлена. Я чувствовал себя свободным, меня больше не сковывало суровое осуждающее общество, в котором я вырос. Теперь, когда я вышел в мир, мне было наплевать, что обо мне думают. Я носил винтажную адмиральскую шинель из армейского магазина. Она была в идеальном состоянии, все латунные пуговицы – как новые. Шинель была мне длиной до пят, я надевал ее с колючими матросскими штанами на десять сантиметров выше щиколоток и оксфордами на шнуровке и маленьком каблуке, как у танцоров фламенко.