Мои странные мысли
Шрифт:
Женщина вошла в жилой дом на окраине района Османбей. Мевлют вспомнил, что в этот дом он несколько раз приносил йогурт. Наверняка тогда-то он и увидел ее. В том доме постоянных клиентов у него не было. Он не попытался выяснить, на каком этаже, в какой квартире живет женщина. Но вскоре при первой же возможности вновь пошел туда же, где ее встретил. И в третий раз появился там… И в четвертый… Как-то после полудня, когда йогурта у него осталось совсем мало, он увидел ее издалека и на этот раз пошел за ней прямо с шестом на плечах, а в Эльмадаге увидел, что она зашла в представительство «Британских авиалиний».
Оказалось, она работала там. Мевлют для себя назвал ее Нериман. Как-то раз по телевизору показывали историю другой Нериман – благородной и храброй, – которая пожертвовала жизнью ради
Конечно, Нериман не была англичанкой. Но она продавала билеты на «Британские авиалинии» турецким клиентам. Иногда она сидела на первом этаже представительства и продавала билеты посетителям. Мевлюту нравилось, как серьезно относится она к своей работе. Иногда ее не было видно. Если Мевлюту не удавалось ее повидать, он огорчался. Ему казалось, будто его и Нериман объединяет какая-то общая тайна, общий грех. Он быстро заметил, что чувство вины привязало его к ней.
Нериман была довольно высокого роста. Мевлют мог сразу издалека узнать в толпе ее каштановые волосы. Ходила она не очень быстро, но движения ее были порывистыми и решительными, как у лицеистки. Мевлют предполагал, что она лет на десять старше его. Он пытался догадаться, какие мысли бродят у нее в голове. Сейчас она свернет направо, думал он, и она в самом деле поворачивала направо и входила в свой дом на окраине района Османбей. Странную силу давало Мевлюту знание о том, где находится ее дом, кем она работает. Однажды он увидел, как в одном буфете она покупала зажигалку (значит, она курила!). Свои черные туфли она надевала не каждый день – видно, берегла их – и замедляла шаги всякий раз, когда проходила мимо кинотеатра «Ас», чтобы посмотреть на плакаты и фотографии актеров.
Три месяца спустя после того, как он впервые ее встретил, ему захотелось, чтобы Нериман узнала, что он ходит за ней. Конечно, если бы кто-то у них в деревне начал преследовать его старших сестер, как он – Нериман, Мевлют бы давно отлупил подлеца.
Но Стамбул деревней не был.
Итак, Нериман шагала в толпе, Мевлют убыстрял шаг, расстояние между ними уменьшалось, и Мевлюту это нравилось.
Иногда он представлял, как кто-то пристает к ней, или вор пытается выхватить ее темно-синюю сумочку, или она роняет платок, – и тогда он немедленно прибежит на помощь, спасет Нериман, поднимет оброненный платок. Нериман будет его благодарить, а прохожие, собравшиеся вокруг, скажут, что этот молодой человек – настоящий эфенди, и только тогда Нериман заметит его интерес к ней.
Однажды один из уличных торговцев американскими сигаретами (почти все эти парни были из Аданы) слишком настойчиво предлагал ей свой товар. Нериман обернулась и что-то сказала ему. («Оставь меня в покое!» – представил Мевлют.) Однако назойливый парень не отставал. Мевлют тут же ускорил шаг. Внезапно Нериман обернулась, стремительно сунула парню купюру, схватила пачку «Мальборо» и тут же бросила ее себе в карман пальто.
А Мевлют представил, как он подходит к этому парню и говорит ему: «В следующий раз повежливее, хорошо?» – и дает ему понять, что он защитник Нериман. Правда, ему не понравилось, что Нериман покупает на улице контрабандные сигареты.
В начале лета, когда Мевлют окончил первый класс лицея и, как всегда, продолжал ходить за Нериман, произошел один случай, который он не мог забыть долгие месяцы. Дело было в районе Османбей. Началось с того, что двое каких-то мужчин сказали что-то явно скабрезное Нериман на улице. Она сделала вид, что не слышит их, и пошла дальше, а они отправились следом за ней. Мевлют кинулся бегом за ними, как вдруг… Нериман остановилась, повернулась к этим двум мужчинам, улыбнулась обоим – оказалось, она их знает, – а затем принялась болтать с ними, размахивая руками, словно рада была встретить старых друзей. Когда они расстались, те двое прошли мимо Мевлюта, смеясь и разговаривая, а Мевлют попытался понять, о чем они говорят, но ни одного слова о Нериман он не услышал. Он лишь слышал что-то вроде: «Во второй части будет сложнее», но не был уверен, что расслышал правильно, да и не был уверен, что эти слова относятся к Нериман. Кем были эти двое? Когда они проходили мимо него, ему вдруг захотелось сказать: «Господа, я знаю эту женщину лучше вас».
Иногда он подолгу не видел Нериман
В тот год он редко ходил в школу. Правда, преподаватели никогда не ставили плохие отметки ученику, оставшемуся на второй год, если, конечно, он не хулиганил в классе и не злил их, ведь второй раз на второй год оставить не могли и такого ученика из школы отчисляли. Мевлют очень надеялся на это негласное правило и договаривался, чтобы его имя не вписывали в список отсутствующих, а уроками не занимался вообще. В конце года они с Ферхатом успешно перешли в следующий класс и летом решили снова торговать «Кысметом». Потом отец, как обычно, уехал в деревню, а Мевлют принялся наслаждаться своим одиночеством. К тому же и дела у них с Ферхатом шли хорошо.
Однажды утром в дом постучался Сулейман, Мевлют на этот раз сразу открыл. «Началась война, братец, – сказал Сулейман, – мы напали на Кипр» [31] . Мевлют оделся и направился с ним на Дуттепе, к дяде. Все сидели у телевизора. По телевизору передавали военные марши, показывали военные самолеты и танки, а Коркут подскакивал и тут же называл: «Это „С – сто шестьдесят“, а это – „М – сорок семь“». Затем несколько раз показали выступление премьер-министра Бюлента Эджевита, который говорил: «Благослови Аллах нашу нацию, всех жителей Кипра и все человечество». Коркут, называвший Эджевита коммунистом, сказал, что прощает его. А когда на экране показывали президента Кипра архиепископа Макариоса [32] или кого-то из греческих генералов, Коркут разражался ругательствами, и они всей семьей смеялись. Затем они спустились на автобусную остановку Дуттепе, зашли в кофейню. Повсюду было много счастливых взволнованных людей, которые тоже смотрели телевизор, где крутили те же записи с военными самолетами, танками, флагами, Ататюрком и генералами. Через равные промежутки времени по телевизору объявляли, что мужчины призывного возраста обязаны немедленно явиться в призывной пункт по месту жительства, а Коркут всякий раз повторял: «А я и сам пойти собирался».
31
«Мы напали на Кипр» – здесь речь идет о вторжении турецких войск на Кипр, так называемой операции «Аттила», которая произошла в ночь с 20 на 21 июля 1974 г. как ответ Турции на межэтническую рознь между турками и греками; завершилась операция фактическим распадом Кипра на две части. Северная в 1983 г. объявила себя Турецкой Республикой Северного Кипра.
32
Архиепископ Макариос (1913–1977) – предстоятель Кипрской православной церкви, ставший первым президентом Республики Кипр; реставрацией режима Макариоса на юге острова закончилось вторжение турецких войск на Кипр.
В стране, как всегда, объявили осадное положение. В Стамбуле ввели обязательную светомаскировку. Мевлют вместе с Сулейманом помогали дяде Хасану закрыть все лампы в лавке, так как ночью их мог заметить квартальный сторож и назначить штраф. Из дешевой грубой синей бумаги они нарезали стаканчиков и аккуратно закрыли ими, словно шапочками, все лампочки. Они то и дело переговаривались: «Видно что-нибудь снаружи?», «Задерни занавески!» – или шутили: «Греческий самолет этого не заметит, а вот квартальный сторож – увидит!» Той ночью Мевлют почувствовал, что он – потомок тех самых тюрок, которые пришли из Средней Азии и о которых он читал в учебниках.