Мои странные мысли
Шрифт:
Сезон бузы подходил к концу, но стояли затяжные холода, так что уже через пять дней к предприятию Мевлюта возник большой интерес. Окрыленный первоначальным успехом, Ферхат вложился в магазин: отремонтировал холодильник, перекрасил дверь и фасад в сливочно-желтый цвет бузы по настоянию Мевлюта, установил фонарь прямо над дверью, который привлекал бы внимание клиентов в темное время суток, и принес из дома зеркало.
Друзья также поняли, что новому предприятию требуется название. Мевлют считал, что будет достаточно повесить над дверью вывеску: МАГАЗИН БУЗЫ. Но умный мастер по вывескам, работавший с новейшими магазинами Бейоглу, сказал, что с таким названием дело процветать не будет. Когда он понял, что Ферхат и Мевлют женаты на сестрах, он уже точно знал, как они должны назвать это место:
Со временем название сократилось до простого «Свояки». Ферхат предоставлял имущество (свободный магазин в Бейоглу, без арендной платы и счетов за электричество), а Мевлют брал на себя расходы на ежедневную деятельность (буза, сахар, жареный нут, корица) и вкладывал труд, свой и Райихи. Доходы они договорились делить поровну.
Самиха. После многих лет, что я проработала горничной, Ферхат не хотел, чтобы я маялась в магазине Мевлюта. «Чего суетиться, все равно бузу не на улице, а в лавке покупать никто не станет», – говорил он, и эти слова обижали меня. На самом деле в первые месяцы он был увлечен магазином и проводил там большинство вечеров, помогая Мевлюту, а домой приходил очень поздно. Однако вскоре наш магазин стал похож на тысячи стамбульских кафе, в которых мужчины обслуживают клиентов и принимают деньги, а женщины в платках сидят в дальних комнатах, следя за кухней и намывая тарелки. Единственной разницей было то, что мы продавали бузу.
Спустя десять дней после открытия «Свояков» Ферхат снял квартиру в квартале Чукурджума, с центральным отоплением, и мы наконец уехали из квартала Гази. Вокруг нас были сплошные лавки старьевщиков, мастерские по ремонту мебели, больницы и аптеки. Из окна я могла видеть часть проспекта Сырасельвилер и толпу, текущую на Таксим и обратно. Днем, когда мне становилось скучно, я шла в «Свояки». Райиха всегда уходила в пять, чтобы девочки не находились дома одни, к тому же ей нужно было готовить обед, так что поначалу я тоже уходила, чтобы не остаться наедине с Мевлютом. Несколько раз, когда я оставалась после ухода Райихи, Мевлют держался спиной ко мне и только время от времени поглядывал в зеркало. Я тоже смотрела в зеркало и никогда не обменивалась с ним ни словом. Ферхат заглядывал позже, зная, где найдет меня; он вскоре привык к моему постоянному присутствию в магазине.
Мевлют и Ферхат вскоре поняли, что «Свояки» не принесут большого дохода, но не стали об этом говорить. В лучшем случае они продавали в три раза больше бузы, чем Мевлют зарабатывал холодной зимней ночью в те времена, когда дела у него шли хорошо. Но всех заработанных денег хватало лишь на оплату половины необходимых расходов одной бездетной семьи. Их спасало отсутствие арендной платы и возможность не давать взятки в мэрию и в налоговую инспекцию, так как Ферхат имел в обоих вышеперечисленных заведениях обширные связи. Хотя в таком оживленном районе – всего в одной улице от проспекта Истикляль – продать можно было все, что только положишь на прилавок.
Мевлют никогда не терял надежды. Многие прохожие, увидев вывеску, заходили взять стаканчик. Большинство покупателей радостно говорили Мевлюту: как здорово, что есть такой магазин. И он был рад поговорить с любым заглянувшим.
«Бузу надо пить вечером, продавец, что вы делаете здесь в такую рань?»; «Вы готовите ее дома?»; «Вы берете слишком дорого, стаканчики у вас слишком маленькие, и в бузе должно быть больше жареного нута»; «Благослови вас Аллах, вы делаете почетное и даже важное для всей нации дело»; «Продавец, я только что выпил полбутылки „Клубной“ ракы, теперь скажи мне, что будет, если я выпью это?»; «Извините, бузу нужно пить перед ужином или после еды, вроде десерта?»; «Знаешь ли ты, брат, что слово „буза“ произошло от английского слова „booze“?» [65] ; «Вы доставляете на дом?»; «Ты, случайно, не сын торговца йогуртом
65
Пьянка, попойка.
Когда Мевлют был в хорошем настроении, он никогда не разочаровывал любопытную клиентуру, особенно если приводили детей. «Буу-заа!» – кричал он, улыбаясь. Он замечал, что покупатели, которые говорили: «Ты делаешь очень важное дело» – и начинали читать лекцию о значении традиций османской эпохи, обычно никогда не возвращались. Мевлют раньше и представить себе не мог, сколько вокруг подозрительных людей, которые хотели, чтобы стаканы мыли при них и как следует, или агрессивно спрашивали, сделана ли буза только из натуральных ингредиентов. Зато он не удивлялся, если люди, никогда не пробовавшие бузу до того, охали, скривившись сразу после первого глотка, или жаловались, что напиток слишком кислый или слишком сладкий, и не допивали стакан. «Буза, что я купил ночью у уличного торговца, была настоящая», – говорил кто-то. Находились и фыркающие: «Я-то думал, это горячий напиток».
Спустя месяц после открытия Ферхат начал приходить и справляться о делах в лавке через вечер. Деревня его отца попала в число эвакуированных во время армейской операции против курдских повстанцев на востоке страны, и его бабушка по отцу, которая совсем не говорила по-турецки, приехала в Стамбул. Ферхат жаловался Мевлюту, что прилагает все усилия, чтобы общаться с ней на своем ломаном курдском. Курды, переселенные в Стамбул после того, как их деревни были сожжены турецкой армией, поселились на нескольких улицах и организовались в местные банды. Ходили слухи, что новый мэр от партии исламистов собирается закрыть все рестораны и бары, в которых подают алкоголь и выносят столы на тротуары. С наступлением лета Мевлют и Ферхат начали торговать еще и мороженым.
Райиха. Мы тоже принесли свое зеркало в магазин, как Ферхат с Самихой. Иногда я замечала, что Мевлют смотрит не на улицу, а в зеркало рядом с витриной. Я стала подозрительной. Однажды он вышел, я села на его обычное место и посмотрела в зеркало. С этого самого места я увидела в зеркале лицо Самихи. Я решила, что они оба переглядываются через зеркало тайком от меня, и меня охватила ревность.
Я думала об этом все время, хотя понимала, что могу ошибаться. Самихе незачем приходить в магазин днем, когда я там. Карманы Ферхата набиты деньгами, которые он собирает с тех, кто не платит за электричество, так что с чего бы Самихе работать? И тем не менее она посещала магазин. Обычно, когда я возвращалась домой к девочкам, Самиха уходила со мной, но иногда она оставалась в магазине после моего ухода, наедине с Мевлютом.
Помимо магазина, Самиха была, конечно, занята своим новым домом в Джихангире. Я как-то взяла с собой девочек и пошла туда вечером в гости. Ее не было дома, так что мы заглянули в магазин – я не смогла удержаться. Мевлют был там, но Самихи не было.
– Что ты делаешь здесь так поздно? – разозлился он. – Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не приводила сюда детей?!
Это был не тот добрый, милый Мевлют, которого я знала. Мне стало так больно, что я не ходила в магазин целых три дня. Самиха вскоре пришла ко мне.
– В чем дело? Я беспокоюсь! – сказала она. Она казалась искренней.
– Я заболела, – ответила я, стыдясь своей ревности.
– Нет, ты не больна. Мне Ферхат тоже грубит, – сказала она, но не потому, что пыталась разговорить меня, а потому, что моя умная младшая сестра давно поняла, что у таких девушек, как мы, главные проблемы всегда начинаются с мужей. Я хочу, чтобы у нас вообще не было этого магазина; я хочу снова остаться с Мевлютом, чтобы были только он и я.