Мои Великие старики
Шрифт:
– Особая, конечно, тема в вашей судьбе – Анна Андреевна Ахматова. Вроде бы неудобно вас снова расспрашивать о ней, ведь столько на эту тему вами уже рассказано и написано. Но все же, только два вопроса. Сколько лет прожила та первая ваша машина, деньги на которую подарила вам великая женщина?
– Анна Андреевна дружила с моей мамой и с Виктором Ардовым. Когда она приезжала из Ленинграда, то всегда останавливалась у нас. Она была близким нам человеком. Я знаю в подробностях ее московскую жизнь, а не ту чепуху, которая висит об Ахматовой в Интернете. Анна Андреевна – скорее утешающий, успокаивающий людей человек, чем человек несчастный,
А с машиной такая история. В 53-м году я пришел из армии. Радость великая, я отслужил, теперь могу отдать себя театру. Прихожу домой, и Анна Андреевна, которая в очередной раз у нас гостила, вдруг говорит, что хочет подарить мне деньги, чтобы я приоделся. Раскрывает сумочку и вручает банкноты. Когда я посчитал их, то оказалось, что на них можно купить целую машину. Никому ничего не сказав, я поехал на Разгуляй – там был магазин – и в одночасье стал автомобилистом. Пригнал «колеса» под окна комнатки Ахматовой, вошел в дом и говорю: «Анна Андреевна, на ваши деньги я купил… посмотрите что…» Анна Андреевна подошла к окну и, к моему удивлению, не стала меня корить, а произнесла: «Замечательная покупка». Служила мне эта машина «Москвич» очень долго.
– Вы хоронили Ахматову?
– Конечно. Я установил и первый крест на ее могиле, огромный деревянный крест, который был привезен на багажнике авто. До первого архитектурного креста он простоял несколько лет.
– Недавно я вычитал, что ваша нынешняя жена по национальности цыганка.
– А что же в этом необычного. Любите вы, журналисты, сенсации.
2002
Глава 24. Несожженный Жженов
Георгий Жженов родился 22 марта 1915 года в Петрограде. Его родители – из крестьян Тверской губернии. В начале века они подались в Северную столицу, где глава семьи Степан Филиппович открыл собственную пекарню. В 1930 году Г. Жженов поступил, кстати, по паспорту старшего брата Бориса, в Ленинградский эстрадно-цирковой техникум. Потом признался в обмане, и был прощен. Как рассказывал сам артист, немалое значение в его выборе сыграла любовь. Он был тогда влюблен в одноклассницу Люсю Лычеву, ради которой даже прыгал с парапета набережной в ледяную воду Невы. Но циркачом Жженов не стал. Он стал артистом, актером с большой буквы. Народным артистом Советского Союза, одним из тех актеров, которые своим талантом вошли в каждый дом, в каждую семью. Жженов воплотил на экране всех знаковых персонажей советских времен: был и гаишником в «Берегись автомобиля», и разведчиком в «Судьбе резидента», и летчиком в «Экипаже», и генералом в «Горячем снеге».
Девяносто лет прожил на земле этот прямой, сильный, красивый человек. Прожил благородно, честно и… восторженно. Он достойно принимал все, что выпало на его долю. Давно в могиле его палачи и мучители – от Берии и Ежова до самых мелких вертухаев Норильска и Колымы. Но Жженову бог дал длинную жизнь.
Мне кажется, что Георгий Степанович поражал всех, кто видел его «живьем», лицом к лицу, своей духовной и душевной силой. Несправедливо пострадавший (17 лет в лагерях!), но не сломленный, он излучал невероятную мощь и уверенность. Ни лишнего напыщенного слова, ни жалости к себе. Он не суетился, не пытался оторвать каких-то жизненных благ, не гордился, не пыжился. И думалось: неужели, чтобы быть таким, как он, надо пережить, что пережил этот человек.
«Мое сознание парило над всем этим адом…»
– Этого прекрасного голубого кота английской породы зовут Челси. В новой пьесе я играю персонажа с таким именем. За киску заплатил сто долларов, но дело не в них. Челси стоит намного дороже. Он объединяет всю мою семью, детей и внуков. Такой ласковый, нежный. Интересна история этой породы, в XVIII веке англичане вывезли из Архангельска несколько местных кошек. За два столетия они у них прижились и стали фирменной английской породой. А теперь «голубые» возвратились в Россию.
– Наш разговор, дорогой Георгий Степанович, мы начинаем с милой, приятной темы. Быть может, каким-то читателям эта тема ближе, чем многие другие. События и времена резко разъединили наше общество. Для многих граждан новой капиталистической России, которые сумели ухватить при дележе свой кусок пирога, сытая жизнь стала нормой. Для них роскошь, уют и развлечения – прежде всего.
Но, наверное, для других, особенно тех, кто, как вы, пережили сталинские лагеря, унижения, гибель близких, – далекие и страшные времена и события навсегда в памяти, не отпускают? Правда, об этом сейчас пишут и говорят все меньше.
– Да, как же все перекосилось. Вот вы говорите «те далекие и страшные времена»…
– …я произношу эти слова с горечью и сочувствием к вам, человеку, отсидевшему в лагерях и тюрьмах целых 17 лет.
– Быть может, вы и правы, со стороны многим и впрямь кажется, что эта тема слишком приелась. Да, это не предмет для «приятных» бесед – гибель миллионов людей, которые были уничтожены ни за что ни про что. Я все больше убеждаюсь, что, не пережив того, что было, человеку невозможно понять ни нашей истории, ни судьбы моего поколения, да, наверное, и самого себя. Какой мне толк обижаться на то, что люди словно отмахиваются от этой темы: дескать, что было, то было… Может быть, так устроена человеческая память: лучше запоминается хорошее, чем тяжкое. Это и прекрасно, иначе, наверное, человек не смог бы жить.
– Илья Эренбург в своей эпохальной книге воспоминаний «Люди, годы, жизнь» сказал: «Тяжело тому, кто все помнит».
– Вот и я уже, чего греха таить, благословляю свою память за то, что она имеет способность отключаться, забывать.
– Память для писателя – самое главное. Вспоминаю, как в годы перестройки вы принесли в журнал «Огонек», где я тогда работал в отделе литературы, свой рассказ. «Саночки» были напечатаны, и после этого советский народ, ваш многомиллионный зритель, с ужасом узнал о том, что Георгий Жженов провел много лет в сталинских лагерях. Знаю, что сейчас вы пишете воспоминания. А почему так долго их не писали?
– Если честно, мне казалось, что тема репрессий давно приелась. И еще – если Варламу Шаламову как писателю разрешалось вести какие-то записи, то мне в лагере было заявлено: «За найденный клочок исписанной бумаги – расстрел». Вот я и вспоминал свою прошлую жизнь, целых 85 лет. В конце года выйдет моя книга воспоминаний «Прожитое». Как раз вы застали меня в работе над гранками книги. Теперь и умирать не страшно, кое-что о своей жизни я успел рассказать людям.
– Любопытно, писали на машинке или диктовали?