Мои воспоминания. Брусиловский прорыв

Брусилов Алексей Алексеевич

Я предложил записаться на листе бумаги всем, желающим принять участие в схватках на улицах, и обещал стать во главе их. Мне бешено аплодировали, но в конце концов на выложенном листе бумаги оказалась одна подпись какого-то инженера из Коломны. Все остальные аплодировали, но никто не нашел возможным выступать в свою собственную защиту.

Дряблость духовная всех этих москвичей в этом сказалась.

Это мне дало понять, что в действительности в случае большевистского восстания, которое мне казалось неизбежным, никто не окажется на стороне правых партий. На Ходынском поле стояло несколько тысяч солдат, которых я легко мог купить за три миллиона рублей. Видя, что общественных деятелей собрать нельзя, так как они не расположены выступать сами, я проектировал купить солдат с тем,

чтобы выступить с ними на защиту какого-либо порядка в России, и объездил нескольких московских тузов с тем, чтобы достать денег. Везде получил массу комплиментов, но без денег. Каждый думал о себе и о своей мошне, рассчитывая, что и так «авось дело обойдется».

Все это было в июле и августе, а когда в октябре началось восстание большевиков, то на стороне Временного правительства оказались: несколько сот юнкеров и кадетов военных корпусов. Из всех остальных обывателей, не исключая массы офицеров, живших в Москве, на улице никого не оказалось и тысячи три рабочих очутились хозяевами всей Москвы и диктовали свои условия тем несчастным мальчикам – юнкерам и кадетам, которые выступали на стороне правительства.

А впоследствии было зарегистрировано большевиками 42 тысячи офицеров, бывших в Москве. Во фронте с юнкерами оказалась только всего одна рота в 200 человек офицеров. Конечно, тысячи из них не желали выступать на стороне Временного правительства, будучи монархистами, и не верили мне. Они воображали, что большевики возьмут верх на несколько дней, и жестоко ошиблись.

Я оказался гораздо дальнозорче их, ибо несколько лет спустя большевик Н. И. Муралов [99] мне говорил, что в то время его положение было отчаянное: рабочие бросили оружие, Ходынка разбежалась по деревням и у него в распоряжении оставалось около девяносто солдат, которых он бессменно рассылал с винтовками на грузовиках во все концы города для устрашения обывателей. Буржуазная Москва и монархисты мне не поверили, не пошли за мной и проиграли свое дело. Что посеяли, то и пожали.

99

Николай Иванович Муралов (1877–1937) – советский военачальник. Член РСДРП(б) с 1903 г. Принимал участие в Первой мировой войне. С 1921 г. – командующий вой-сками Московского военного округа. Был сторонником Л. Д. Троцкого, из-за чего в 1927 г. исключен из партии. В 1937 г. репрессирован.

Уже в то время, когда на улицах гремела стрельба, ко мне прискакали Сытин [100] , Астров [101] и еще кто-то третий (кажется, Коновалов), привезли мне сто тысяч рублей, но уже в то время и с такими деньгами ничего сделать было нельзя. Я искал в июле два-три миллиона, и мне их не дали…

Одновременно со всеми этими совещаниями и собраниями в Москве меня атаковали всевозможные кружки, союзы и общества городские, крестьянские и религиозные, которые одно за другим выбирали меня своим председателем. Я видел и понимал, что все эти люди мечутся, не зная, что предпринять, чтобы спасти положение. Я никому не отказывал, но сознавал, что болтовни в этом всем больше, чем дела. Помню одно заседание в Николаевском дворце с епископами Нестором Камчатским, Андреем Уфимским, митрополитом Макарием и с даровитым, сильным духом священником Владимиром Востоковым.

100

Иван Дмитриевич Сытин (1851–1934) – один из самых известных российских издателей, предприниматель, просветитель.

101

Николай Иванович Астров (1863–1934) – русский общественный и политический деятель, один из лидеров кадетской партии, в марте – июне 1917 г. – московский городской голова.

Это тот самый Востоков, который издавал одно время духовный журнал «Духовные отклики» и отчаянно боролся

против Распутина. Его сильно преследовали в свое время, ссылали, запрещали его журнал и т. д. Я помню одну его фразу в беседе со мной: «Много-много нашей крови нужно пролить, кровь наша нужна как жертвоприношение за спасение Родины!..» И как он был прав.

На этом же заседании ораторствовал генерал А. М. Зайончковский, которому в то время я имел наивность верить. Речь его была блестящая, как и все, всегда и везде, что он делал и при царе, и при большевиках. Талантливый субъект, что и говорить. Жаль только, что в своих военных очерках он так много лжет. Я их коснусь особо.

В это время жена моя была занята усиленными хлопотами о празднике в пользу Союза георгиевских кавалеров, который для нее налаживали московские артисты Большого и Малого театров. Это была лебединая песня такого рода праздников моей жены. Много их бывало в ее жизни, но этот удался на славу и по результатам материальным, и по общему настроению. Спасибо А. И. Южину, М. Н. Ермоловой, покойному дорогому нашему О. А. Правдину, А. В. Неждановой, Е. В. Гельцер и особенно певцу Дыгасу, бесконечно хлопотавшему об этом празднике, так блестяще сошедшем.

В день его моя жена была на похоронах своей приятельницы с молодых лет. Это была удивительная труженица, умная, хорошая женщина. В. Г. Виталина-Айзикович была еврейка, и жена моя училась с ней в одесской гимназии. После тридцати лет разлуки она встретила ее уже давно крестившейся и работавшей в типографии «Русского слова». Смертельно заболев, она просила передать об этом моей жене, прося ее приехать в больницу.

Будучи хорошей, русской патриоткой, умирая, она говорила моей жене, что дела очень плохи и советовала уехать за границу. Жена мне это передавала, но тогда я еще не допускал мысли, что Россия гибнет. На похоронах этой женщины было много журналистов и типографских рабочих. Один из последних подошел к жене и спросил: «Вы жена генерала Брусилова?» И на утвердительный ее ответ пожал ей руку и тоже удивил ее: «Уезжайте за границу, скажите генералу, что здесь ему опасно оставаться!..» Жена поблагодарила его, но прибавила, что мы русские и никуда из России не уедем.

Глава 3

Наступили жуткие октябрьские дни. Грохот орудий и ружейная пальба под окнами в течение недели не давали покоя ни днем, ни ночью. Я был окружен семьей, состоящей из жены, ее сестры и брата. Все они, к счастью моему, были мужественны и спокойны. Прислуга, в числе двух женщин и трех мужчин, также были молодцами. Прискакал также мой конный вестовой, состоящий при моих высококровных верховых лошадях.

Я его с фронта отправил в деревню моего адъютанта князя Гагарина [102] в Рязанскую губ. по приглашению его семьи. Незадолго до того я получил письмо от моего Гуменного с извещением о том, что в деревне небезопасно, что крестьяне поговаривают о том, что скоро будут громить усадьбу и что он решил Меричку пристрелить, так как у нее сильно разыгралась болезнь ног, а отдавать ее озверелым крестьянам на муки он не желает.

На крепком же и сильном Гуне он прискачет в Москву. Так он и сделал. Я похвалил его за распорядительность и находчивость. Хороший это был человек и солдат, один из верных моих друзей. Впоследствии он уехал к себе в Киев. Писал мне оттуда отчаянные письма о беспорядках и затем замолк, вероятно погиб. Очень я его любил.

102

Михаил Сергеевич Гагарин (1880–1919) – князь, полковник (1916). В мае – июле 1917 г. – адъютант Верховного главнокомандующего A. A. Брусилова.