Мои знакомые
Шрифт:
— Просто так и рак не свищет.
— Может, мне по собственному желанию…
— Можно. Чего ты, собственно, вообще шел к нам? Что тебе, детей кормить? Гулял бы.
— Кормить. Маму.
— Тогда лезь на опору.
— Вы-то чего со мной возитесь? Вас же в конторе ждут.
— А стыдно возвращаться. Я вроде бы поручился за тебя, а теперь как я тому же Витеньке в глаза посмотрю?
Дима Хоботов вздохнул и полез в сумку за инструментами.
А теперь вот Сараев сам напросился помочь Хоботову. Это хорошо, это
В памятный день рождения их рабочей семьи Виктор выслушал рассуждения Леонида Иваныча и, то ли приняв их сердцем, то ли просто поверив на слово мастеру, сказал, вздохнув:
— Эх, Леонид Иваныч, ну ты прямо как отец родной. За тобой хоть в огонь, хоть в воду, а кто спасать будет — неясно.
— Сами себя.
Помнится, сидевший позади всех Коля Мишаков, красивый, темноглазый парень, всего месяц назад поступивший монтером, покачал головой. Что-то, видно, хотел сказать, да раздумал, рукой махнул.
— В чем дело? — спросил мастер.
— Да вот, решил обратиться с просьбой, верней, заявлением, да не ко времени. Уж лучше завтра, настроение вам не портить.
— А ты порть, мы люди закаленные, выдержим.
— Вы-то да, а я вот гриппу подвержен. Работа у вас все на воздухе. То дождь, то ветер, то пыль, а что зимой будет? Словом, не по мне.
— Передумал?
Мишаков кивнул, опустив голову.
— Чего получше нашел? Говори, не стесняйся.
— В магазине, мясником.
— Ну-ну, — протянул парторг Волков не то шутя, не то всерьез, — тогда конечно, основание веское, мясником, это, брат, прибыльно… — И резко добавил: — А вот не уволим, отработай, что положено!
— Зачем неволить, — возразил мастер, как бы не замечая недовольство Волкова. — Можешь быть свободным.
Мишаков мельком взглянул на него и снова уперся в грудь подбородком, глаза упрятал.
— Ну что ж, — заключил Леонид Иваныч, — человек ищет, где лучше. А жаль, работник ты со способностями.
Сказать по правде, никаких таких способностей за Мишаковым пока не числилось. Просто обидно стало: не пришлась их работа парню.
Вот только и была одна осечка с Мишаковым, а так прошла реорганизация более или менее гладко. Остался хороший костяк — десять человек. По двое в наряде, двое в ночном дежурстве. И никто не сидит без дела: кто выехал на аварийную точку, а кто на текущий ремонт. Ведь чем больше профилактики, догляда за сотнями линий, тем реже ЧП. Смотришь, с вечера весь твой район залит светом, — душа радуется.
— Я иной раз иду по улице темной в гололед, аж съежусь весь, так и кажется, будто на тебя смотрят, вот он, мол, пошел, осветитель липовый. А уж если светло, другое дело — скажи мне спасибо…
Во что обходится
— Не придирайся, мастер! Давай-ка лучше отметим победу. С новосельем, так сказать!
Иной покладистый приемщик закрывал глаза на беспорядок. Пытались как-то задобрить и Леонида Иваныча. Но не тут-то было.
Человек он непьющий, а в рабочее время и подавно. Разъяснил популярно раз — другой, и пошла о нем слава по объектам, как о человеке непримиримо строгом. Так что теперь, завидев его издалека, строители, уже готовые помахать ручкой новостройке, только вздыхают: «Отец идет! Лучше с ним не связываться…»
— Слышь, Иваныч, ты прямо как о своем дворе хлопочешь.
— А это и есть мой двор. В моем районе.
Мысль о строителях вернула его к действительности. Леонид Иваныч глянул на часы и торопливо подписал последний наряд. Оставалась минута. В десять — согласование стройпроекта у начальника конторы Дорогова. С некоторого времени мастер был постоянным участником этого официального акта. Александр Александрович Дорогов так объяснил строителям присутствие Леонида Иваныча:
— Он ближе к живому делу, ему видней, что у вас в проекте так, а что не очень.
На этот раз в кабинете Дорогова сидел незнакомый мужчина в роговых очках. Он живо поднялся навстречу мастеру, хватко пожал ладонь и тут же рассыпался в комплиментах.
— Как же, слышал, слышал. Гроза прорабов, если не ошибаюсь. Рад познакомиться.
— Какая там гроза, одну ж мельницу крутим.
— Безусловно. Очень верно подмечено… Это я так, шутки ради. Одобряем ваши действия. Твердость и принципиальность прежде всего.
Он разложил шелестящую кальку проекта застройки, продолжая ронять приятные для Иваныча слова. Дескать, побольше бы таких мастеров, столпов порядка и ответственности. И у Леонида Иваныча было такое чувство, будто его окунают в бочку с патокой.
Он, морщась, принял от Дорогова кальку, внимательно рассматривал ее, потом обронил сухо:
— Не пойдет…
— Не понимаю, простите…
— Тут же все ясно, — произнес Леонид Иваныч, стараясь не глядеть на Дорогова, потому что всякий раз, когда ему давали право решать, испытывал некоторую неловкость от этого, так сказать, санкционированного нарушения субординации и еще потому, что, как бы там ни был настроен в этот раз Дорогов, он, мастер, все равно от своего не отступится, за ним закон, а точнее — здравый смысл.