Мои звери
Шрифт:
Многие годы работала в «Уголке» Анна Владимировна Дурова-Садовская, заслуженный деятель искусств РСФСР, художественный руководитель театра.
Здесь начал свой путь в искусстве народный артист СССР Юрий Владимирович Дуров. И наконец пришла моя очередь. Бабушка, держа меня за руку, привела в «Уголок». И с тех пор я не расстаюсь с любимым театром.
Росла я, можно сказать, среди животных и видела, как отец ласково и терпеливо дрессирует их. Я тоже училась понимать повадки животных и бережно обращаться с ними.
Навсегда запомнила я слова отца и дедушки о том, что сначала надо узнать
В своей работе я не отступаю от дуровского метода дрессировки, исключающего малейшее болевое воздействие. Только терпением, добротой и лаской, кропотливым трудом и знанием зоорефлексологии можно добиться, чтобы пони дарил публике свою очаровательную улыбку, а осёл искренне смеялся над неряхой, которому енот тотчас же выстирает носовой платочек…
И так номер идёт за номером. Вот заяц-беляк выбивает на барабане несколько тактов марша. Серая ворона важно кричит подруге: «Давай, давай», — соперничает талантом комментатора с попугаем Ара. Морской лев жонглирует. Мирно едят из одной кормушки лисица и петух. Кружатся в удивительном вальсе волк и козёл, а трудолюбивый медведь подметает территорию…
Все эти чудеса, происходящие на сцене, основаны на взаимном доверии человека и животного.
Эти слова мне хотелось предпослать книге моего дедушки Владимира Леонидовича Дурова «Мои звери», которую вы, мои юные друзья, держите сейчас в руках и которая впервые была опубликована около семидесяти лет назад.
Н. Ю. Дурова,
Народная артистка СССР и России, писательница, лауреат Государственной премии СССР, главный режиссёр и художественный руководитель Театра «Уголок дедушки Дурова».
НАША ЖУЧКА
Когда я был маленький, я учился в военной гимназии. Там, кроме всяких наук, учили нас ещё стрелять, маршировать, отдавать честь, брать на караул — всё равно как солдат. У нас была своя собака Жучка. Мы её очень любили, играли с ней и кормили её остатками от казенного обеда.
И вдруг у нашего надзирателя, у «дядьки», появилась своя собака, тоже Жучка. Жизнь нашей Жучки сразу переменилась: «дядька» заботился только о своей Жучке, а нашу бил и мучил. Однажды он плеснул на неё кипятком. Собака с визгом бросилась бежать, а потом мы увидели: у нашей Жучки на боку и на спине облезла шерсть и даже кожа! Мы страшно разозлились на «дядьку». Собрались в укромном уголке коридора и стали придумывать, как отомстить ему.
— Надо его проучить, — говорили ребята.
— Надо вот что… надо убить его Жучку!
— Правильно! Утопить!
— А где утопить? Лучше камнем убить!
— Нет, лучше повесить!
— Правильно! Повесить! Повесить!
«Суд» совещался недолго. Приговор был принят единогласно: смертная казнь через повешение.
— Постойте, а кто будет вешать?
Все молчали. Никому не хотелось
— Давайте жребий тянуть! — предложил кто-то.
— Давайте!
В гимназическую фуражку были положены записки. Я почему-то был уверен, что мне достанется пустая, и с лёгким сердцем сунул руку в фуражку. Достал записку, развернул и прочитал: «Повесить». Мне стало неприятно. Я позавидовал товарищам, которым достались пустые записки, но всё же пошёл за «дядькиной» Жучкой. Собака доверчиво виляла хвостом. Кто-то из наших сказал:
— Ишь гладкая! А у нашей весь бок облезлый.
Я накинул Жучке на шею веревку и повел в сарай. Жучка весело бежала, натягивая верёвку и оглядываясь. В сарае было темно. Дрожащими пальцами я нащупал над головой толстую поперечную балку; потом размахнулся, перекинул верёвку через балку и стал тянуть.
Вдруг я услыхал хрипенье. Собака хрипела и дергалась. Я задрожал, зубы у меня защёлкали, как от холода, руки сразу стали слабые… Я выпустил верёвку, и собака тяжело упала на землю.
Я почувствовал страх, жалость и любовь к собаке. Что делать? Она, наверно, задыхается сейчас в предсмертных мучениях! Надо скорее добить её, чтобы не мучилась. Я нашарил камень и размахнулся. Камень ударился обо что-то мягкое. Я не выдержал, заплакал и бросился вон из сарая. Убитая собака осталась там… В ту ночь я плохо спал. Всё время мне мерещилась Жучка, всё время в ушах слышалось её предсмертное хрипенье. Наконец настало утро. Разбитый, с головной болью, я кое-как поднялся, оделся и пошёл на занятия.
И вдруг на плацу, где мы всегда маршировали, я увидел чудо. Что такое? Я остановился и протёр глаза. Собака, убитая мною накануне, стояла, как всегда, около нашего «дядьки» и помахивала хвостом. Завидев меня, она как ни в чём не бывало подбежала и с ласковым повизгиванием стала тереться у ног.
Как же так? Я её вешал, а она не помнит зла и ещё ласкается ко мне! Слёзы выступили у меня на глазах. Я нагнулся к собаке и стал её обнимать и целовать в косматую морду. Я понял: там, в сарае, я угодил камнем в глину, а Жучка осталась жива.
Вот с тех пор я и полюбил животных. А потом, когда вырос, стал воспитывать зверей и учить их, то есть дрессировать. Только я их учил не палкой, а лаской, и они меня тоже любили и слушались.
ЧУШКА — ФИНТИФЛЮШКА
Моя звериная школа называется «Уголок Дурова». Называется «уголок», а на самом деле это большой дом, с террасой, с садом. Одному слону сколько места надо! А ведь у меня еще и обезьяны, и морские львы, и белые медведи, и собаки, и зайцы, и барсуки, и ежи, и птицы!..
У меня звери не просто живут, а учатся. Я их обучаю разным вещам, чтобы они могли выступать в цирке. При этом я и сам изучаю зверей. Так мы учимся друг у друга.
Как во всякой школе, у меня были хорошие ученики, были и похуже. Одна из первых моих учениц была Чушка-Финтифлюшка — обыкновенная свинья.
Когда Чушка поступила в «школу», она была ещё совсем новичок и ничего не умела. Я приласкал её и дал ей мяса. Она съела и хрюкает: давай еще! Я отошёл в угол и показал ей новый кусок мяса. Она как побежит ко мне! Понравилось ей, видно.