Моль
Шрифт:
Ночью я перетаскивал матрац в ванную и спал там. Панически боялся моли. Мне всё время чудилось, что она набрасывается на меня, только и ждёт, чтобы я зазевался. В ванную моль не залетала.
Потом был грандиозный скандалище. Крик стоял на всю улицу. Родителям не удалось-таки спровадить бабулю в дом для престарелых, и они купили ей комнатку в коммунальной квартире, а она не
Я ушёл и опять забрался в квартиру к дворничихе с первого этажа. Но выяснилось, что шёпот пропал. Мой шёпот умер, и там, в чужой квартире, я впервые заплакал. Тут меня и застукали. Дворничиха вернулась, загорланила, вызвала милицию… Пока я сидел в ИДН, [1] мне пришла в голову одна мыслишка. Почему моль не разлетается из нашей квартиры по всему дому, почему не жрёт других людей? Да потому что живёт в новой мебели! Это очень важно, понятно? Получается, во всём виновата папашина стенка, и нужно только избавиться от нее…
1
Инспекция по делам несовершеннолетних.
Дома была тишь да гладь. Всё-таки родители дожали старушку: мама повезла бабулю в её коммуналку. Папа меня пожурил, сказал, что надо быть осторожнее и не попадаться. Спросил, зачем я залез к соседке. Я ему — осточертело в вашем гадючнике! Он засмеялся: «Ничего, скоро бабушкина конура освободится — переедешь». Как это — освободится? Очень просто. Старуха подохнет, уж он-то об этом позаботится, я переберусь в её комнату, вот тогда и смогу жить, как вздумается.
Вот гнида! Надо было торопиться.
Когда папа ушёл выносить мусор, я достал банку с азотной кислотой (мама иногда чистила ею унитаз) и начал обрабатывать всю их любимую стенку. Папаша вернулся, увидел,
Он меня выпорол. Не пожалел сил, зараза. Ни вырваться я не мог, ни вмазать ему по морде. Только до крови укусил за руку, так, что он взвыл. А когда он отправился за аптечкой в ванную, я побежал следом и запер его там. Пока он ломал дверь и смешно ругался, я взял его зажигалку, плеснул бензинчиком внутрь шкафа с одеждой и запалил. А когда услышал, что через пару секунд дверь ванной рухнет, я зачем-то схватил молоток и пошёл папаше навстречу.
Дальше — не помню.
В милиции я честно всё рассказал, а ко мне подослали этого придурка доктора, которого больше всего заинтересовал шёпот — когда я начал слышать голоса, внутри меня они звучали или снаружи… Хотя, это ведь неважно, был ли голос на самом деле. Шепот помогал мне всю жизнь, а я дал его сгубить. А доктор меня спрашивал: не люблю ли я смотреть на себя в зеркало? Нравится ли мне своё лицо? Не кажется ли мне, что у меня слишком длинные руки и ноги?
Дурдом…
Хорошо хоть, я не убил того гада, иначе бы не выкрутился. А пожар… Так ведь кроме нашей квартиры ничего не пострадало. Этот гад от нас убрался, и моль сгинула без следа. Бабуля вернулась, помирилась с мамой, теперь они обе поправляются — почти уже стали прежними. Так что всё в порядке у нас. Только бабуля лежит, встаёт очень редко.
Теперь-то вижу: всё неправильно я понял. Сражался с молью, с мебелью, с родными, и совершенно не думал, что отчима моль не трогает! Не становится он холодным и прозрачным — в этом вся разгадка.
Вот же тварь. Бывают же в природе твари… Он сам — и есть моль. Даже в сто раз хуже, потому что ничем не отличается от обычного человека. Насквозь холодный, и тепло у него чужое, ворованное.
Дрожь пробирает, когда понимаю, что с нами со всеми могло быть…
Сумел ли я остаться прежним? Если да, то каким образом? Если нет, то как жить дальше? Этого пока не понимаю. Но обязательно пойму.
1986