Молчание доктора Жава

Ханин

Мимо литераторов, в подъезд проходит толстая тетка в пальто, платке и с авоськой. Старик ловко хватает ее за ногу.

– Антонина, родная, я трешку завтра занесу, вот те крест! – скороговоркой, хрипло, еще переводя дыхание, говорит Старик.

– А ну! – замахивается на него Антонина авоськой. – Шел бы ты к люлям старый хрен! Нет тебе больше веры!

Старик выпускает дородную Антонинину ногу и та, грохнув дверью, пропадает на лестнице.

– Сегодня я тебя учить больше не буду, – говорит Шурику Старик, глядя на него исподлобья. – Что-то я немного устал.

Шурик Ха поднимается на ноги и молча уходит.

Хозяин

Всё

повторяется, словно в кошмарном сне. Сырая зимняя ночь. Черный дворик на углу Златоустов и Поселковой. В замерзшей рябой луже отражается лампочка горящая под козырьком подъезда. Когда выходишь из-за угла, из темноты ржавый электрический свет лупит тебе в глаза. Шурик Ха заходит в подъезд, поднимается по лестнице, пинает ногой дверь в квартиру Старика. Останавливается на пороге.

Посреди полутемной комнаты на табуретке сидит Старик и играет на аккордеоне что-то на редкость заунывное, без мелодии, сплошь одно настроение. А вокруг табуретки ходит, притоптывая беззубая старуха, одной рукою упершись в бок, а другой помахивая платочком над головой. Шурик Ха раньше уже видал эту старуху. Это она приторговывала на станции жареными семечками. И будто бы, местный безногий бомж, проползая мимо, называл ее Дашкой. Вернее, не то чтобы старуха торговала, она стояла на безлюдном перроне посреди жутких зимних сумерек, как толстая обвязанная тряпками и платками матрешка. Подле нее на ящике помещались сумка с этими самыми семечками и ущербная стеклянная рюмка. Шурик Ха пришел тогда на перрон не потому что думал куда-то уехать. Ему не зачем и некуда было уезжать. Шурик приходил обычно на станцию, чтобы поискать окурки и стрельнуть сигаретку. Но, мы отвлеклись… В стариковой комнате стоит полумрак, чтобы это ни значило. Абажур с настольной лампы съехал на бок и оплавился. Мерзко пахнет жженым пластиком. И есть здесь кто-то еще. Шурик ищет глазами по углам, ищет среди мерзости запустения и не видит никого кроме Старика с аккордеоном и беззубой Дашки. Но что-то мешает глядеть ему прямо, комната уплывает в сторону и выворачивается из-под его взгляда, и никак не разглядеть то, что стоит посреди комнаты, вот здесь… На какое-то мгновение краем вывихнутого глаза Шурик Ха примечает антрацитовый блеск, долговязую тень суетливо мельтешащую и неподвижную разом. А мгновением позже невидимая сила швыряет Шурика за порог, тащит вниз по лестнице и выбрасывает из подъезда. И вот он стоит, привалившись к стене и читает нацарапанные на кирпичах матерные письмена, когда рядом из ниоткуда появляется Старик.

– Ты чего приперся не вовремя? – страшным шепотом спрашивает он Шурика Ха.

– А фигле?

– Есть Вещи, которые никому не дозволено видеть, – шипит Старик, – Придет время будет и у тебя свой Хозяин.

– Я это… Я чего спросить хотел, – бормочет, запинается Шурик.

– Ну?

– А этот твой Хозяин… – Шурик Ха замолкает и наклоняется к лицу Старика, к самому уху поросшему седой шерстью.

– Он, тот самый? – спрашивает шепотом Шурик.

Старик хмурится.

– Какой еще тот самый? – переспрашивает он. – Чего ты мямлишь?

– Ну, этот, – бормочет Шурик Ха, – Везельвул?

Старик рывком отстраняется от Шурика Ха и недоверчиво на него смотрит. Наконец, до Старика доходит.

– Ах, ты мудак! Ах ты шут гороховый! – ругается Старик, дергая кадыком и плюясь.

Но Шурик Ха уже бежит по заваленному талым снегом палисаднику, перепрыгивает через оградку и кричит Старику с улицы,

– Не бзди дед Никодим, будет у меня Хозяин еще пострашнее твоего! С вот такими усищами! Напугал еже голой

жопой…

И давясь хохотом Шурик Ха исчезает во мраке. Старик качает головой и сплёвывает в заледеневшую лужу.

– Вот ведь мудак, – говорит он плаксивым голосом, словно кому-то жалуется. – Шпана…

Училка

Светает. Шурик Ха сидит на пешеходном мосту над железнодорожными путями и смотрит на проходящие внизу электрички. Он сидит на ступеньке в пальто, зябко обняв себя руками, с тлеющей сигареткой во рту. Мимо проходит высокая женщина неопрятного вида. Она уже начинает спускаться на перрон, но оглядывается на Шурика, идет назад и садится рядом на ступеньку.

– Не угостите даму сигареткой, молодой человек? – спрашивает она Шурика.

Шурик Ха протягивает ей свою, уже скуренную на треть, сигаретину.

– На двоих покурим, – говорит он, – а то у меня больше нет.

Женщина берет у Шурика сигаретку и затягивается.

– Спасибо, – говорит она. – Сразу видно ты не жмот. Ненавижу жмотье.

Шурик Ха молча глядит вдаль, в ту точку, где сходятся железнодорожные пути, только отсюда, с моста эту точку не видно, там вдали что-то мельтешит, мешает серенькая муть и еще, если так долго смотреть, начинают слезиться глаза.

– Меня зовут Екатерина Альбертовна, – говорит женщина.

– А я Шурик, – говорит Шурик Ха. – Просто Шурик.

Женщина почему-то начинается смеяться, точно он сказал что-то смешное. Насмеявшись, вытирает выступившие на глазах слезы, кашляет и передает Шурику сигаретку. Тот затягивается. Екатерина Альбертовна достает из-за пазухи веселую бутылочку с прозрачной зеленоватой жидкостью. Толкает Шурика локтем в бок.

– Будешь?

– Это что? – спрашивает Шурик Ха с интересом.

– Лосьон, – объясняет Екатерина Альбертовна. – Огуречный. Он вкусненький. Сам проваливается.

Шурик берет бутылочку и, свинтив крышку, осторожно нюхает горлышко.

– Ты не бойся, – успокаивает его Екатерина Альбертовна. – От него не ослепнешь.

– А я и не боюсь, – говорит Шурик Ха и делает хороший глоток из бутылочки.

Проглотив, каменеет лицом и втягивает воздух сквозь зубы. Выдыхает.

– Да, – говорит Шурик и качает головой.

– Хороший мальчик, – говорит Екатерина Альбертовна, отбирает у него бутылочку и пьет сама.

Потом они молча сидят на мосту и по очереди курят сигаретку на двоих.

– Ты чего такой худенький? – спрашивает Екатерина Альбертовна.

– А я решил больше ничего не есть, – отвечает Шурик.

– И?

– Ну, с тех пор и не ем ничего. Да и времени нет. Я учусь, – объясняет ей Шурик Ха.

– Хорошее дело, – соглашается женщина. – А я, между прочим, школьная учительница. Ну, то есть была, пока не забомжевала.

– Чему учила? – спрашивает Шурик Ха, чтобы поддержать разговор.

– Русская литература.

Шурик свистит.

– А ты думал, – говорит Екатерина Альбертовна.

Под мостом не останавливаясь проходит электричка. Забомжевавшая училка и Шурик Ха сидят на рядышком на ступеньке моста и глядят, как последний вагон пропадает вдали. Пропал.

– У меня там лежбище, – говорит Екатерина Альбертовна Шурику, кивая вниз. – Под перроном. У меня там картонки и два одеяла. А еще со мной живет старая сука. Она на днях как раз ощенилась. У нас там тепло и весело. Заглянешь в гости?

– А делать чего будем? – спрашивает Шурик Ха, незаметно принюхиваясь.

От женщины не сильно пахнет бомжатиной. У нее в меру пропитое миловидное лицо и немного грязные вьющиеся каштановые волосы.