Молчи
Шрифт:
— Мы проводим тебя, — мягко вставил Эрик, прежде чем Мэддокс задушил бы свою сестру в стиле Гомера Симпсона.
Его взгляд метнулся к Орион, просто чтобы убедиться, что она все еще там, что она настоящая. Она не отвела взгляда. Она выдержала его с решимостью и некоторой враждебностью, немного с упрямством, которое он помнил еще с детства.
— Угу. Пойдем, дедуля, — сказала Эйприл, указывая на открытую дверь.
Он усмехнулся сестре.
— Я всего на два года старше тебя, так что это тоже не считается, — он посмотрел на Орион. — Ну, ладно, мы будем снаружи,
Эйприл засмеялась.
Орион не ответила.
Там были репортеры.
Возле отеля.
Возле полицейского управления.
Орион думала, что для такого рода вещей должен быть отдельный вход.
Очевидно, нет.
Родители Шелби настояли на том, чтобы самим отвезти их дочь, хотя им объяснили, что они не смогут находиться с ней в комнате для допросов.
Они были непреклонны в том, что их дочь никуда не поедет без них.
Каким-то образом они не узнали, что их маленькая девочка накануне вечером пила и курила. Хотя это имело смысл, поскольку, вероятно, это была первая ночь спокойного сна, которую они провели с тех пор, как ее похитили.
Шелби возвращалась домой с тренировки группы поддержки, когда ее похитили. Как и Орион, она так и не вернулась домой. В отличие от семьи Орион, родители Шелби любили ее, заботились о ней и скучали. Они немедленно подняли тревогу. Организовали поисковой отряд. Объявили по телевидению о награде за благополучное возвращение дочери. Когда полиция сдалась, они наняли частных детективов.
Они никогда не останавливались.
Орион поняла это, когда встретила их. Увидела усталость, которая пронизывала их до костей. Печаль, которая застыла в их глазах.
Она понимала, как они цепляются за Шелби. Она наблюдала такую любовь. Она подумала, что именно так поступили бы родители Эйприл, если бы их дочь похитили.
На какую-то долю секунды она возненавидела Шелби. До тех пор, пока не встретилась с ней взглядом из окна машины. В ее глазах была паника. Эти люди ей были незнакомы. Орион и Жаклин были ее щитами безопасности, несмотря на то, что они никогда по-настоящему не защищали ее от чего-либо. Но как они могли? К тому же они были знакомы. Шелби плохо переносила перемены. Черт, она не произнесла ни слова почти за все время пребывания в Клетке. В основном плакала и рыдала. Это не удивительно, учитывая то, через что им пришлось пройти.
Шелби была родом из любящей семьи, никогда не знавшая насилия, кроме похлопывания по попке, когда в детстве попадала в неприятности. Было понятно, почему она так реагировала. Вполне логично, что она сломалась.
Но никто на самом деле не думал о той ужасной травме, которая последовала за спасением. Все ожидали, что они будут счастливы от того, что их спасли и они снова ощутили вкус свободы.
Но они не были спасены. А свобода была лишь тонким фасадом.
Единственный способ спасти их — это стереть плен из их памяти, вернуть им все потерянные годы и забрать их боль. Конечно, это были невыполнимые задачи.
Орион изо всех сил старалась держаться за маску. Ту, которую она совершенствовала годами
— Каково быть на свободе? — крикнул один из журналистов.
— Что вы скажете своим спасителям? — крикнул другой репортер.
Орион не сводила глаз со спины Мэддокса, как в больнице.
Якорь.
Якорь, которого она не хотела. Но он был ей необходим. По крайней мере, сейчас. Скоро ей придется стать достаточно сильной, чтобы снова потерять его. Настолько сильной, чтобы испачкать руки и очистить душу.
Полиция разделила девушек.
Орион должна была этого предвидеть.
Но она этого не сделала.
Все ее инстинкты притупились, мысли поплыли, но нервы напряглись.
Помещение выглядело как комната для допросов в кино. Посередине стоял стол. Слева висело зеркало, а на стене — фотография окружного прокурора.
Она отхлебнула дерьмовый кофе. Ей не понравился этот напиток, но у нее не было возможности полюбить его. Разве это не происходит, когда ты поступаешь в колледж, находишь работу? Становишься взрослым, начинаешь пить кофе… и постепенно получаешь от этого удовольствие?
Она пила его больше для того, чтобы чем-то себя занять, и от него у нее немного кружилась голова. Она нуждалась в энергии после того, как провела большую часть ночи, притворяясь спящей под смех и громкий шепот. Она тихонько злилась на них, но больше всего на себя за то, что не смогла к ним присоединиться, стать их частью.
Но она не могла. Орион поняла это в ту же секунду, когда увидела лицо Жаклин, после того, как рассказала им о том, что хочет сделать с доктором. Она знала, что была одинока в своей мести, в своем гневе. Что-то сломалось внутри нее. Что-то, что могло послужить мостом для возможности иметь нормальные отношения с другими людьми. Она чувствовала неестественное зло, кипящее под ее кожей.
Мэддокс действовал на нее сильнее, чем она могла признать. Его голубые глаза впивались в ее кожу. И то, как он общался с Эйприл… Он злился на нее, но в этом гневе была какая-то мягкость. Забота. Ее удивило упоминание о том, что они живут вместе. Она не хотела интересоваться, как это произошло. Она не хотела знать о том, что произошло в их жизни, пока ее не было.
Но она была вынуждена это сделать, поскольку Мэддокс был следователем по этому делу. Еще один жестокий поворот судьбы.
Она попыталась погрузиться в себя. В свое холодное, жесткое нутро, туда, где она постоянно скрывалась последние десять лет.
Это не сработало.
Особенно когда дверь открылась и вошли Эрик и Мэддокс. Особенно, когда он улыбнулся ей.
Она прищурилась, когда они сели напротив нее.
— Ты издеваешься надо мной?
Мэддокс вопросительно поднял брови.