Мольер [с таблицами]

Бордонов Жорж

«Кто видит тайную любовь мою? Смеюсь догадкам, а ее таю. Пускай судачат, кто ее внушает. Но видит тайную любовь мою Та, что ее внушает». [156]

Итак, для свиданий необходим предлог. Им стала перестройка Версаля. Людовик XIV вытребовал к себе тех, кто превратил Во-ле-Виконт в сказку: мастера парковой планировки Ленотра, художника Лебрена, архитектора Лево. Юному королю, полному романтических, рыцарских грез, нужен предмет для вдохновения: из зеленой пустыни, из простого охотничьего домика создать самый великолепный парк, самый прекрасный дворец на свете, сверхъестественной пышности рамку, оправу для своей любви! Версаль — это поэтическая, самая искренняя и непосредственная часть его души. Это его поиски самого себя и того величия, которое он хочет сделать символом Франции, — такое высокое у него представление о своей роли, так тесно ощущает он себя связанным с судьбой страны. Дар Луизе де Лавальер? Да, так оно было в течение нескольких лет строительной лихорадки. Но прежде всего — дар потомкам, сокровище, которым мы владеем, которым можем гордиться,

которое составляет часть полученного нами наследства и нашей славы.

156

Перевод Е. Кассировой.

Чтобы скоротать разлуку, любовники пишут друг другу, иногда на картах:

«Мой ангел, на червовой двойке мне Письмо годится написать вполне. А бубны говорят скорей о мести, Когда Юпитер грозен и сердит. Но карта, где два нежных сердца вместе, О нежности одной лишь говорит». [157]

Таков их стиль. В один прекрасный день Людовик XIV признается, что не сам сочиняет эти рифмованные записочки. Луиза столь же откровенна. Они выясняют, что настоящий автор — услужливый Бенсерад, поэт на все руки. Они весело смеются, потому что молоды, потому что любят друг друга, а хитрость уж очень невинна.

157

Перевод Е. Кассировой.

Вскоре их страсть окрашивается в более мрачные тона. Неосторожная Луиза падает с лошади. Ей пускают кровь. Людовик XIV выхаживает ее, как заботливый супруг. В том же году он подхватывает корь; в его возрасте (25 лет) это опасная болезнь. Ему тоже отворяют кровь — в те времена это универсальное средство. Он выживает чудом. Встреча после разлуки трогательна. Луиза умирала от тревоги, тем более что она беременна. Париж напевает:

«Говорят, что Лавальерше, Тили-тили, тили-тали, Говорят, что Лавальерше Что-то юбки тесны стали». [158]

158

Перевод Е. Кассировой.

Людовик XIV купил для нее неподалеку от Пале-Рояля домик с пышным названием «Отель Брион». Туда к ней он пробирается тайком, как какой-нибудь шалопай в поисках приключений. Он боготворит Луизу, но самолюбие его уязвлено. Святоши не упускают возможности трезвонить о его ночных эскападах и тех происшествиях, подлинных или вымышленных, которые во время этих прогулок случаются. Король презирает святош и боится их. Не зря же он выбрал своей эмблемой солнце: ему нужно много света, даже для его слабостей. Этого требует его гордость мужчины и короля. Он недоволен пороками, распространенными среди его окружения:

«При дворе вся молодежь Распустилась, ну и нравы. У нее в почете сплошь Итальянские забавы». [159]

У него самого нет никаких противоестественных наклонностей, и он влюблен. 19 декабря у Луизы рождается ребенок. Его называют Шарлем и выдают за сына господина де Лианкура и мадемуазель де Бре. Молодая мать должна присутствовать на рождественской мессе в Кенз-Вэн [160] через пять дней после родов, чтобы приличия были соблюдены. Людовику приходится переносить горькие укоры королевы — которую он уважает, но к которой никогда не чувствовал ни малейшей нежности, — и попреки королевы-матери, все больше впадающей в ханжество. Он остро чувствует постоянное, жгучее унижение от того, что принужден по церемониалу отодвигать Луизу во второй ряд, что придворные обращаются с ней не так, как ей подобает. Он решает дать ей официальное положение, открыто объявить о том, что до сих пор так упорно скрывал. Он благодарен Луизе, хранившей тайну, пока он считал это необходимым. Отныне придворные дамы и кавалеры не смогут больше делать вид, что знать не знают Луизу. Они будут толпиться возле нее, эти жалкие льстецы, вместо того чтобы выказывать ей свое презрение тем глупым и жестоким способом, к которому прибегают обычно светские люди.

159

Перевод Е. Кассировой.

160

Кенз-Вэн — старинный парижский приют для слепых.

Решившись, король хочет убить разом двух зайцев: с помощью великолепного празднества, сказочной феерии музыки, света и воды утвердить Луизу в звании фаворитки и одновременно изгладить воспоминания о Во-ле-Виконте. Фуке пал слишком недавно, чтобы дружеские чувства к нему и сожаления о нем не пробивались тут, то там.

Людовик призывает Мольера, своего лучшего актера, Люлли, короля музыкантов, Лебрена, первого среди художников, и Вигарани, мастера сложной театральной машинерии. Под началом герцога де Сент-Эньяна, наперсника короля в любви к Луизе, они будут с лихорадочной поспешностью готовить «Увеселения волшебного острова», великолепие которых воссоздают для нас гравюры Израэля Сильвестра. Все предусмотрено, чтобы на целую неделю околдовать шесть сотен приглашенных! Грандиозная затея: кто строит театры и декорации на месте будущего цветника Латоны [161] и пруда Аполлона; кто устанавливает огромные канделябры среди деревьев, расставляет кресла для зрителей; в замок свозят вино, снедь, сладости; люди сбиваются с ног, чтобы в этой сутолоке как-то разместить гостей с их слугами и пожитками. Мольер со своей труппой в Версале с 30 апреля; похоже, что ему дана полная свобода действий. Ему поручена вся зрелищная часть праздника. Сент-Эньян и король целиком на него полагаются. Многие биографы не могут удержаться от вздоха, когда доходят до этого момента его жизни. Им кажется невыносимым, что из-за тщеславного каприза короля такой великий человек должен стать распорядителем зрелищ,

простым поставщиком развлечений, низведенным до одного положения с челядью. Они воображают, что он был угнетен этими зазорными обязанностями, страдал от того, что он только тот, кто он есть, что ему приходится отрываться от своей работы. Ничуть не бывало. Если эта легендарная неделя и принесет ему впоследствии столько разочарования и горечи, то сейчас он вовсе не ощущает себя униженным; он счастлив, на гребне монаршей милости; перед ним открывается блестящее будущее. Конечно, работы у него выше головы, но он не был бы актером, если бы не любил до страсти эту атмосферу увлеченного труда, буйной импровизации: ничего не готово, все не клеится, никто не знает своей роли, декораций еще нет, это провал, — но каждому известно, что в последнюю минуту совершится обычное чудо. Мольер любит все в своем ремесле, включая ярость режиссера, страхи автора, волнение актера перед выходом на сцену.

161

Латона — в греко-римской мифологии богиня, мать Аполлона и Артемиды (Дианы).

НА ТЕМУ АРИОСТО [162]

Празднество начинается около шести часов вечера парадом персонажей из поэмы Ариосто, который тогда еще в большой моде. Шествие открывает господин де Барден, герольд; на нем алая, вышитая серебром туника. За ним три пажа, один из них несет копье и щит короля. Шесть трубачей и два литавриста, одетые в алый с серебром атлас, с перьями того же цвета, на лошадях, у которых на попонах вытканы золотом изображения солнца, едут впереди герцога де Сент-Эньяна. Герцог — распорядитель праздника. Его кираса покрыта золотой чешуей, на шлеме у него белые, красные, черные перья и дракон. Он изображает Дикого Гвидо. Посредственные стишки возвещают появление каждого персонажа, в соответствии с сюжетом Ариосто: освобождение с помощью чудесного кольца храбрых рыцарей, взятых в плен красотой волшебницы Альчины. Кто сочинял эту антологию банальностей — Бенсерад, всегда готовый к услугам, или Мольер, — неизвестно. Может быть, оба. Для Сент-Эньяна — такие веселые строчки:

162

На тему Ариосто — имеется в виду поэма Лодовико Ариосто «Неистовый Роланд» (1516), повествующая о фантастических приключениях отважных и прекрасных рыцарей. Эпизод поэмы, положенный в основу «Увеселений», рассказывает о том, как волшебница Альчина колдовскими чарами удерживала в своих чертогах храброго рыцаря Руджеро и его друзей; разрушить чары и освободить рыцарей удалось с помощью чудесного кольца, которое другая волшебница надела на палец Руджеро.

«То десять воинов на одного героя, То десять дев — держать ему два трудных боя. Тот, кто одержит верх в таком двойном бою, Отвагу сможет, верно, уважать свою». [163]

Затем следуют восемь трубачей и два литавриста. Наконец появляется паладин Руджеро, герой праздника. Это Людовик XIV. Под ним дивный конь. Его серебряные латы украшены золотом, сверкают алмазами. Перья цветом и колыханием напоминают языки пламени. Разумеется, все в восторге и аплодируют, отбивая ладони. Король кланяется королевам — своей жене и матери. Но смотрит он на Луизу. Этот пристальный взгляд имеет силу закона. Отныне никто не сможет выказывать недостаточное почтение Луизе, не вызвав неудовольствия короля. Кто-то декламирует:

163

Перевод Е. Кассировой.

«Кто может быть средь нас еще не ослеплен Осанкой, тонкостью речей сего героя! Но как ни вознесен своим величьем он, Прекрасное лицо его возносит вдвое…». [164]

Уджиери Датчанин — герцог де Ноай, в черно-красной вышитой серебром тунике. Все как в сказочном сне! Но это и есть прекрасный сон юного короля, воплощенный наяву для той, что ему дорога; и все же что-то сжимающее сердце осталось после поразившего Европу праздника и витает над круглыми водоемами и рощами Версаля, против дворца. Герцог де Гиз одет в черное с золотом; он изображает Черного Аквиланта. Граф д'Арманьяк в серебряном, усыпанном рубинами наряде: это Белый Грифон. Затем появляются герцог де Фуа — в красном, де Коаслен — в зеленом, граф де Люд и принц де Марсийяк. За маркизами де Вилькье и де Сокуром (о котором мы вспоминали в связи с «Докучными») — д'Юмьер и Лавальер, брат Луизы; как и сестра, он в белой льняной, шитой серебром одежде. Обращенные к нему стихи более чем сомнительного вкуса:

164

Перевод Е. Кассировой.

«Как ни прекрасны славы звонкие награды, Когда мы влюблены без памяти, то их Прекрасней будет смерть, тогда и ей мы рады. Когда ее найдем в объятьях дорогих». [165]

Заметим, что общий тон — не говоря о грубоватой лести — исполнен легкомыслия и весьма пряных личных намеков. Придворные не краснеют от соленого словечка, от нескромного образа. Все изменится при госпоже де Ментенон, [166] но до того еще далеко! Праздник 1664 года принадлежит молодости, провозглашает верховные права любви, побуждает толпу красивых женщин и мужчин в завитых париках смелее следовать примеру Луи и Луизы. Этот праздник — открытая, звонкая пощечина партии святош.

165

Перевод Е. Кассировой.

166

Все изменится при госпоже де Ментенон — после смерти своего мужа, писателя Поля Скаррона, госпожа де Ментенон стала воспитательницей детей Людовика XIV и маркизы де Монтеспан. В 1683 году король тайно с ней обвенчался. Ханжеская набожность госпожи де Ментенон, пользовавшейся большим влиянием на Людовика XIV, наложила отпечаток на последние годы его царствования.