Мольер
Шрифт:
Мы не знаем толком, каким побуждениям, внешним или внутренним, уступал Мольер, принимаясь за «Дона Гарсию». Есть основания думать, что Мадлена — ей тогда было сорок три года — упросила его написать подходящую для нее роль. Трагическая актриса, в роли Эльвиры она могла бы (если бы пьеса имела успех) дождаться последнего луча славы. Это те дни, когда Мольер бросает ее для Арманды. Можно понять слабость мужчины и автора перед старой и верной подругой. Он хочет хоть немного загладить свое предательство, дав ей возможность блеснуть в последний раз. Она так долго приносила себя в жертву, так долго ждала в его тени, когда и к ней придет настоящая известность. К несчастью, дона Гарсию играет он сам. Донно де Визе выражается без обиняков; он пишет в «Новых новеллах»: «Полагаю, достаточно будет вам сказать, что это была серьезная пьеса и что он играл в ней главную роль, чтобы вы поняли, как мало удовольствия можно было от этого получить».
Даже написанный Миньяром портрет Мольера в роли Цезаря (лавровый венок и римская тога), как бы он ни был приукрашен, не очень убедителен. А портрет из Пушкинского
Мадлена, долгие годы бывшая такой мудрой советчицей, на сей раз ввела его в заблуждение, повинуясь собственным страстям и желаниям. Мольер — прирожденный Маскариль и ни в коем случае не должен выходить за пределы комического амплуа, где неоценимыми преимуществами становятся и сами его недостатки (чересчур быстрая, спотыкающаяся речь — мы к этому еще вернемся), и его необыкновенный мимический дар. Позднее, убедившись в своей несостоятельности, он передает роль дона Гарсии одному из собратьев, чьи данные больше соответствуют такому жанру, но пьеса все равно не имеет успеха; и с 1663 года Мольер отступается от нее и ее не публикует, хотя кое-кому при дворе и в салонах она даже нравится. Он понял, что его талант — в другом, и что одобрение тех, кого он только что высмеивал, не может указать ему истинного пути.
В узкий круг друзей, где он проводит часы досуга (это двадцатипятилетний Буало, только что напечатавший «Парижские невзгоды» [110] , Лафонтен, который пока не написал ничего, кроме «Сказок» [111] , и еще не стал знаменитым баснописцем, совсем юный Расин и Шапель, славный малый, вечный дилетант), входит и Фюретьер, столь мало оцененный, ибо он явился слишком рано. Фюретьер задумал написать «Мещанский роман», прозаическую эпопею буржуазии — касты, уже достаточно влиятельной, но чье общественное положение еще не дает ей права на существование в литературе. Он объясняет свои намерения: «Я расскажу вам без затей и не погрешая против истины несколько любовных историй, происшедших с людьми, которых нельзя назвать героями и героинями, ибо они не командуют армиями, не разрушают государств, а являются всего лишь обыкновенными людьми, идущими, не торопясь, по своему жизненному пути; одни из них красивы, другие безобразны; одни умны, другие глупы…» [112]
110
«Парижские невзгоды»— одна из стихотворных сатир Буало.
111
«Сказки» — небольшие шутливые поэмы Лафонтена, написанные в весьма нескромном духе; они начали печататься в 1665 году, но в 1674 году Кольбер запретил их издание.
112
Перевод А. А. Поляк. Цит. по изд.: Фюретьер А. Мещанский роман. М., Гослитиздат, 1962, с. 28.
Короче, Фюретьер хочет, написать историю тех, у кого еще нет истории, и это за два века до прозаиков-реалистов. Его влияние на горсточку друзей, и особенно на Мольера, возможно, недостаточно подчеркивается. Он старший среди них, а это дает особые права в тех кружках, где мысль весит больше, чем коммерческий успех. Фюретьер — неудачливый новатор. Он забывает, что его читателям совершенно неинтересны описания их собственных радостей и печалей; они предпочитают следовать воображением за живописными триумфами и несчастьями сильных мира сего, хотя сами к ним не принадлежат. Императорский пурпур, золото королевских венцов для них неотразимо привлекательны. Мольер добьется успеха там, где Фюретьер потерпел поражение. Пурпур и золото его так же мало занимают, как Фюретьера; но он превратит своих персонажей в общечеловеческие типы, а тем самым — в героев и героинь. В этом секрет его победы. Опыт Фюретьера был преждевременным, обреченным на неудачу. Мольер этот опыт осуществит, прибегнув к хитрости, вынесет его за пределы времени. Самые яркие мольеровские персонажи как будто просто выражают свою эпоху; в действительности же они воплощают извечные грани человеческой души. Невзирая на их речь и костюм, они сравняются величием с императорами и королями из возвышенных трагедий.
«УРОК МУЖЬЯМ»
Но мы забегаем вперед. Мольеру сорок лет, и он влюблен. Он хочет блеснуть перед Армандой, ослепить
Образцом для «Урока мужьям» послужили «Братья» Теренция, где два брата используют противоположные методы воспитания своих сыновей: один проповедует строгость, другой — снисходительность. Микион в «Братьях» говорит:
«Скандала нет, поверь ты мне, для юноши Гулять, кутить и двери хоть выламывать». [113]У Мольера Арист (несколько переиначенный Микион) не колеблясь заявляет:
«…Пусть так. Я верю все же, Что можно дать шутя уроки молодежи, Журить за промахи, но с карой не спешить И добродетелью нимало не страшить. Я с Леонорою держался этих правил: Ничтожных вольностей я ей в вину не ставил, Ее желания охотно исполнял И в этом никогда себя не обвинял. Ей часто побывать хотелось в людном зале, В веселом обществе, в комедии, на бале, — Я не противился и утверждать готов: Все это хорошо для молодых умов, И школа светская, хороший тон внушая, Не меньше учит нас, чем книга пребольшая. Ей траты нравятся на платье, на белье, — Что ж, в этом поощрить стараюсь я ее. Нет в удовольствиях подобных преступленья; Мы можем дать на них, по средствам, позволенье».113
Перевод А. В. Артюшкова. Цит. по изд.: Теренций. Комедии. М.—Л., «Academia», 1934, с. 506.
В пьесе Мольера сыновья превратились в воспитанниц (Леонору и Изабеллу) двух братьев (Ариста и Сганареля), которые собираются взять их в жены. Покладистый Арист предвосхищает Филинта из «Мизантропа», так же как Сганарель — Альцеста. Мольеру редко удается сразу же создать законченный персонаж, он делает, так сказать, серию набросков, терпеливо, почти непроизвольно кружит вокруг цели, прежде чем ее достичь. В этом смысле «Урок мужьям» (не шедевр, конечно, но блестящая комедия-фарс) может считаться эскизом к «Уроку женам». Мольер не повторяет себя, он себя совершенствует. В наставлениях, которые Арист дает брату, уже слышится Филинт:
«Считаться с большинством необходимо всем. К себе внимание приковывать зачем? Все крайности претят; разумному не надо Ни пышности в словах, ни пышного наряда: Следить спокойно он, чуждаясь пустяков, За переменами в обычаях готов. Я вовсе не хочу усваивать методу Всех, кто опередить старается и моду, Кто страстью к крайностям настолько одержим, Что кровно оскорблен, коль превзойден другим. Но дурно, как бы вы ни защищали это, Упрямо избегать обыкновений света. Не проще ли в толпе глупцов сливаться с ней, Чем в одиночестве быть всех других умней?»Сганарель, напротив, ревностно держится обычаев старины. Он презирает моду и готов во всем отличаться от толпы:
«Так не угодно ль вам еще меня бесславить, Мне ваших щеголей в пример достойный ставить И понуждать меня к ношенью узких шляп, Скроенных так, чтоб мозг в них немощный иззяб? Иль накладных волос, разросшихся безмерно, Чтоб утонуло в них лицо мое, наверно? Камзолов куценьких — тут мода вновь скупа, — Зато воротников — до самого пупа? Огромных рукавов — таких, что в суп влезают, Иль юбок, что теперь штанами называют, Иль туфель крошечных, на каждой — лент моток, И смотришь — человек, как голубь, мохноног?»