Молитва об Оуэне Мини
Шрифт:
— Спасибо. Вы свободны, — промолвил полковник
— Благодарю вас, сэр, — сказал я.
Шел май 1965 года. Я внимательно наблюдал за Оуэном, стараясь понять, сказал ли ему полковник Айгер еще что-нибудь такое, чтоб отвадить его от боевой службы. Должно быть, кое-что все-таки между ними произошло — полковник, видимо, что-то сказал ему, — потому как той весной Оуэн Мини перестал курить; он просто взял и бросил, наотрез. Мало того, он стал бегать кроссы! Через две недели он уже наматывал миль по пять в день. Он сказал, что поставил себе целью к концу месяца пробегать милю за шесть минут. А еще он начал пить пиво.
— А пиво-то зачем? —
— ГДЕ ТЫ ВИДЕЛ, ЧТОБЫ КТО-НИБУДЬ СЛУЖИЛ В АРМИИ И НЕ ПИЛ ПИВА? — спросил он меня в ответ.
Похоже, без полковника не обошлось; наверное, полковник Айгер дал понять Оуэну, что тот слабак, даже пива не пьет.
Таким образом, ко времени отъезда на военные сборы Оуэн набрал вполне приличную форму — все эти его кроссы, пусть даже с пивом в придачу, очень удачно заменили пачку сигарет в день. Оуэн признался, что не любит бегать; а вот к пиву он пристрастился. Он никогда не выпивал его слишком много — я ни разу не видел Оуэна пьяным, по крайней мере перед отъездом на сборы, — но Хестер заметила, что от пива у Оуэна здорово улучшается настроение.
— Совсем, конечно, он уже не отмякнет, — пояснила она, — но уж поверь мне: от пива ему лучше.
Я испытывал довольно странное чувство, думая о том, что буду работать в «Гранитной компании Мини» один, без Оуэна.
— Я УЕЗЖАЮ ВСЕГО НА ПОЛГОДА, — заметил он. — И К ТОМУ ЖЕ МНЕ СПОКОЙНЕЕ, ЕСЛИ Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ ОСТАЛСЯ В МАСТЕРСКОЙ ЗА СТАРШЕГО. ЕСЛИ КТО-ТО УМРЕТ, ТЫ ЗНАЕШЬ, КАК СЕБЯ ВЕСТИ, КОГДА ПРИДУТ С ЗАКАЗОМ НА НАДГРОБИЕ. Я ДОВЕРЯЮ ТЕБЕ: ТЫ СУМЕЕШЬ НАЙТИ ПРАВИЛЬНЫЙ ПОДХОД.
— Ладно, счастливо! — пожелал я ему на прощание.
— НЕ НАДЕЙСЯ, ЧТО У МЕНЯ НАЙДЕТСЯ ВРЕМЯ ПИСАТЬ — Я БУДУ ТАМ ЗАГРУЖЕН ПО ГОРЛО, — сказал он. — В СУЩНОСТИ, Я ДОЛЖЕН ОТЛИЧИТЬСЯ В ТРЕХ ВИДАХ — ТЕОРИЯ, КОМАНДИРСКИЕ КАЧЕСТВА И ФИЗПОДГОТОВКА ЧЕСТНО ГОВОРЯ, В ПОСЛЕДНЕМ ВИДЕ Я ОПАСАЮСЬ НАСЧЕТ ПОЛОСЫ ПРЕПЯТСТВИЙ, — ГОВОРЯТ, ТАМ ЕСТЬ СТЕНА ДВЕНАДЦАТИ ФУТОВ ВЫСОТОЙ. ДЛЯ МЕНЯ ЭТО МОЖЕТ ОКАЗАТЬСЯ МНОГОВАТО.
Хестер напевала под гитару; она наотрез отказалась участвовать в разговоре о военных сборах и сказала, что если еще хоть раз услышит от Оуэна о его вожделенных БОЕВЫХ ПОДРАЗДЕЛЕНИЯХ, то ее вырвет. Я никогда не забуду, что пела Хестер: это канадская песня, и за все годы, что прошли с тех пор, я слышал эту песню раз сто. Наверное, от нее у меня всегда будет что-то внутри переворачиваться.
Если вы хотя бы отчасти застали 60-е годы, то, я уверен, слышали песню, что пела Хестер, — песню, которую я помню так живо.
Веют четыре ветра,Волнуются семь морей,Все останется так, как было,Как суждено судьбой,Но счастья нам не вернуть,А нынче пора мне в путь —Если вернусь я той же дорогойМожет, встречусь с тобой.Его отправили в Форт-Нокс, а может, в Форт-Брэгг — я уже не уверен. Как-то раз я спросил у Хестер, куда именно Оуэна отправили в тот раз на военные сборы.
— Я знаю только, что ему не надо было туда ездить — ему надо было уехать в Канаду, — ответила Хестер.
Как часто я об этом думаю! Иногда я ловлю себя на том, что ищу его взглядом — и даже надеюсь увидеть. Однажды в парке Уинстона Черчилля ребятишки устроили шумную
Но Оуэн не уехал в Канаду. Он уехал то ли в Форт-Нокс, то ли в Форт-Брэгг и не прошел полосы препятствий. Он стал лучшим в теории; он получил высшие отметки за командирские качества — я понятия не имею, как их определяют и измеряют в американской армии. Но насчет стены он не ошибся: она оказалась для него немножко высоковатой; он просто не смог через нее перебраться. Он «не сумел преодолеть препятствие» — так официально значилось в его армейских документах. А поскольку категория, которую присваивают выпускникам Учебного корпуса офицеров запаса, складывается из оценок за теорию, командирские качества и физподготовку, Оуэну Мини не хватило баллов для первой категории, только и всего, и теперь его пожелание насчет службы в боевом подразделении было под большим вопросом.
— Но ты ведь так хорошо прыгаешь! — сказал я ему. — Неужели ты не мог просто перепрыгнуть через нее — схватился бы за верхушку стены и перелез!
— Я НЕ ДОСТАЛ ДО ВЕРХУШКИ СТЕНЫ! — сказал он. — ДА, ПРЫГАЮ-ТО Я ХОРОШО, НО ВО МНЕ, БЛЯ, ВСЕГО ПЯТЬ ФУТОВ РОСТА! ЭТО ТЕБЕ НЕ «БРОСОК» ОТРАБАТЫВАТЬ, ПОНЯЛ? ТАМ НИКТО НЕ РАЗРЕШИТ, ЧТОБЫ ТЕБЯ В ЗАДНИЦУ ПОДТАЛКИВАЛИ!
— Жалко, — сказал я. — Но у тебя еще целый год учебы. Нельзя поднажать на полковника Айгера? Ты же наверняка его уломаешь!
— МНЕ УЖЕ ПРИСВОИЛИ ВТОРУЮ КАТЕГОРИЮ — ТЫ НЕ ПОНЯЛ, ЧТО ЛИ? ТАКИЕ ПРАВИЛА. ПОЛКОВНИК АЙГЕР МЕНЯ ЛЮБИТ — ОН ПРОСТО ДУМАЕТ, ЧТО Я НЕ ПОДХОЖУ!
Он здорово расстроился из-за своей неудачи, и я не стал напоминать ему, что он обещал поучить меня обращаться с динамитом. Я чувствовал себя виноватым, что вообще ходил разговаривать с полковником Айгером, — так сильно огорчался Оуэн. Но в то же время я не хотел, чтобы он получил назначение в боевую часть.
Осенью 65-го, когда мы вернулись в Дарем, чтобы приступить к учебе на последнем курсе, уже начались акции протеста против политики США во Вьетнаме. В октябре прошли манифестации в тридцати или сорока городах Америки, — думаю, Хестер участвовала по крайней мере в половине из них. Я, как это часто со мной бывает, колебался: поведение протестующих казалось мне куда более понятным, чем поведение любого, кто хотя бы отдаленно поддерживает «политику США», но в то же время я считал Хестер и большинство ее приятелей малость чокнутыми. Хестер тогда уже начала называть себя «социалисткой».
— АХ, ПРОСТИ, Я-ТО ДУМАЛ, ТЫ ОФИЦИАНТКА! — сказал как-то Оуэн Мини. — ИЛИ ТЫ ДЕЛИШЬСЯ ЧАЕВЫМИ СО ВСЕМИ СВОИМИ КОЛЛЕГАМИ?
— Пошел ты в жопу, Оуэн! — огрызнулась Хестер. — Я могу назвать себя хоть республиканкой, и все равно от меня будет больше толку, чем от тебя!
Я вынужден был согласиться. То, что Оуэн Мини так хотел попасть в боевые подразделения, выглядело по меньшей мере непоследовательным, С таким наметанным глазом на всякого рода чушь и вранье — зачем он так рвался во Вьетнам? А ведь и война, и протесты против нее — все это было только начало, и мало кто этого не понимал.