Молли и кошачье кафе
Шрифт:
В нашей жизни как будто ничего не изменилось. Марджери все так же хлопотала по хозяйству, наводила порядок, вытирала пыль, а я дремала на диване. Я помогала ей решать кроссворды: сидела рядом и ловила лапой ручку, пока хозяйка заполняла пустые квадратики. Но улыбка все реже и реже появлялась на ее лице, а иной раз я обнаруживала, что она сидит в кресле и плачет, отвернувшись к окну. Я изо всех сил старалась ее утешить, терлась о ее щеку, мурлыча во весь голос, но догадывалась: что-то идет не так, и не в моих силах это исправить.
Провалы в памяти, недоумение и растерянность, тревоги, потерянные чековые книжки и
В тот день, поставив чистую кастрюлю в нужный шкаф, Марджери прошла в гостиную и включила телевизор. Мне бы следовало свернуться рядышком, и мы – два друга, которым не нужны слова, – скоротали бы вечер вместе, но я была голодна и по опыту знала: не стоит надеяться, что Марджери вспомнит обо мне и покормит. Я презрительно фыркнула на холодное пюре, глыбой застывшее в моей мисочке, выскользнула в кошачью дверцу и отправилась ловить грызунов к ужину.
Домой я в тот вечер вернулась поздно, Марджери уже легла. Я по своему обыкновению обошла перед сном весь дом, проверяя, все ли окна закрыты, заперта ли входная дверь и не забыла ли хозяйка выключить плиту. Убедившись, что дом в порядке и можно спать спокойно, я свернулась калачиком на диване и сладко уснула.
Утром я умывалась на подоконнике в гостиной, прислушиваясь, как наверху, в спальне, медленно передвигается моя хозяйка, одеваясь и причесываясь. Я очень надеялась, что сегодня у нас с Марджери выдастся хороший денек – она не будет то и дело ударяться в плач и не забудет предложить мне завтрак. Услыхав острожные шаги на лестнице, я спрыгнула с подоконника.
Чтобы убедиться, что моя хозяйка смогла успешно преодолеть поворот в конце лестничного марша, я выбежала из гостиной, держа хвост трубой. Радостно курлыкнув: «Привет!», я потерлась о ее ноги.
– Ах! – воскликнула Марджери.
В ответ я замурлыкала.
– Ты кто? – спросила она. Я подняла глаза и увидела на лице у Марджери привычную растерянность. Она недоуменно хмурила брови.
Я мяукнула ей в ответ. «Я же Молли, – пыталась сказать я. – Твоя кошка!»
Марджери склонила голову набок, озадаченно рассматривая. Мне ужасно хотелось, чтобы она узнала меня, назвала по имени, и со смехом уверила, что никогда больше не забудет, кто я такая.
– Ты, видно, забежала с улицы, кисонька? Тебе нужно домой. Хозяева, должно быть, сбились с ног, разыскивая тебя.
Марджери подошла к двери, взяла ключи – накануне вечером я проследила, чтобы они заняли свое место на полке. Затем неторопливо отперла замок и, повозившись с цепочкой, распахнула дверь настежь. Потом хозяйка улыбнулась мне, явно ожидая, что я обрадуюсь свободе. А я, подергивая хвостом, замерла на коврике в прихожей.
– Ну, что же ты, иди. Ступай домой, пока не проголодалась.
У меня отчаянно защипало в глазах. Меня частенько сбивало с толку и раздражало то, что Марджери все путает, но стоило лишь увидеть огорчение на ее лице, как мое сердце сжималось от жалости к ней. Но еще никогда мне не было так больно, как сейчас. Она не узнавала меня. Я смотрела ей в глаза и видела не любовь, а лишь
Мне не хотелось, чтобы Марджери видела, как я страдаю, поэтому я отвернулась и, понурив голову, поплелась к двери.
2
У Марджери случались и хорошие, и плохие дни. Правда, плохих становилось все больше. Я привыкла и перестала обижаться, когда она не могла вспомнить мое имя или даже напрочь забывала о моем существовании, пока я, отчаявшись, не начинала завывать от голода. Мне казалось, что Марджери как будто исчезает, уплывает куда-то, словно ее затягивает в воронку беспамятства. Она и внешне теперь казалась маленькой и такой хрупкой, что, когда она, пошатываясь, карабкалась вечером по лестнице, у меня от волнения вставала дыбом шерсть на загривке.
Сын Марджери стал чаще к нам наведываться. Невысокий, жилистый, он вечно куда-то спешил, прямо подпрыгивал от нетерпения. Я не испытывала к нему особого расположения, возможно, просто потому, что не успевала присмотреться. К тому же, хотя Марджери и радовалась его визитам, его взвинченность будоражила ее, а это не шло ей на пользу. Мне хотелось, чтобы он успокоился, расслабился и уделил какое-то время матери, не показывая всем своим видом, что ему давно пора быть где-то еще. Я пыталась повлиять на него, вскакивала ему на колени всякий раз, как он присядет, но этот торопыга всегда с раздражением меня спихивал. Мне приходилось ретироваться в противоположный конец комнаты и демонстрировать ему свое неодобрение на расстоянии.
– Ну, как дела, мамуля? За здоровьем следишь?
– Ах, да, да, у меня все прекрасно. Спасибо, Дэвид. А как…?
Марджери растерянно замерла, не в силах припомнить имя невестки.
– Пэт в порядке, спасибо, мам. Дети тоже нормально. Надеюсь. Я их почти не вижу в последнее время, честно говоря.
Я снова отметила, как замешкалась моя хозяйка, отчаянно пытаясь вспомнить, кто такие «дети» (ее внуки). Но Дэвид не обратил ни малейшего внимания на ее затруднения и продолжал болтать о семье и работе, уверенный, что Марджери в курсе всех подробностей его жизни. Она вежливо улыбалась, стараясь не упустить нить разговора.
Марджери всегда страшно расстраивал момент прощания с сыном, и я знала, что после ухода Дэвида она будет плакать. Даже мне она не могла высказать все, что чувствует, но я всегда старалась утешить ее. Я прижималась к Марджери, она начинала меня гладить, и потихоньку успокаивалась.
Как-то на исходе лета, вечером, вдоволь набегавшись за бабочками по саду, я вернулась в дом. Поднявшись наверх, я обнаружила Дэвида в пустующей комнате. Он с головой погрузился в какую-то большую коробку. Не совладав с природным любопытством (не говоря уже о свойственной всем кошкам любви к картонным коробкам), я подпрыгнула и плюхнулась прямо в центре «раскопок», на стопку пыльных бумаг прямо перед его носом. Мое появление застало Дэвида врасплох. Громко выругавшись, он поднял меня за шкирку и выбросил на пол. Неудача меня не обескуражила, и, приметив груду картонок в другом конце комнаты, я прекрасно провела время, копошась в них и украдкой поглядывая, чем занят Дэвид.