Молниеносный Баязет
Шрифт:
Старейшины Дамаска вышли из ворот для встречи посла. Худайдада с Бурундуком во главе своего каравана, везшего подарки, въехал в город.
Послам дали день для отдыха и сборов и в назначенное время почтительно приняли их у главы мусульман Дамаска, сидевшего среди улемов, высших военачальников и городской знати. Правитель города царевич Султан-Хусейн не был зван сюда и, упоенный своей властью, развлекался дома. Накануне ему послали для новых забав то, что он любил.
Глава дамасских мусульман встал, принимая Худайдаду,
— И ему мир! — ответил хозяин.
Подарки порадовали щедростью дарителя, красотой и выбором.
После общей беседы многие из дамаскинов вышли. Посол заговорил:
— Нечего зря чесать язык, он нужен, чтоб говорить о деле.
Муфтий предупредил:
— Дела человеческие на ладони аллаха.
Худайдада оказался настойчив:
— Пускай и он послушает, что у нас за дела.
— На то его воля, милосердного, милостивого.
— Воля его, а сговор нам нужен твердый.
— Что решим, скрепим молитвой и словом.
— И делом.
Муфтий согласился:
— И делом!
— А дело такое, — спешил Худайдада, — отдайте-ка нам беглого царевича, коего тут притулили.
— А будет ли его воля? Он правитель наш.
— А кроме его воли есть и покрепче воля — воля Повелителя амира Тимура Гурагана. Один он знает, куда ему вести войско, в сторону ли, мимо ваших ворот, а может, в ваши ворота.
— Наши ворота крепко заперты.
— И не такие запоры ламливали.
— Бывают запоры крепки, да стены глиняны.
— Это у Халеба-то глиняны?
— Халеб обманом взят.
— Обман тоже сила.
— Своих правителей Дамаск никому даром не выдавал.
— Кто ж говорит! Зачем даром? Баш на баш.
— Это что значит?
— Первое. Повелитель услуг не забудет, Дамаск не тронет, опасений у вас быть не должно. Нешь это мало — от цельного наибольшего города отказаться? Столько сокровищ оставить вам?
— Ну какие же у нас сокровища?!
— Не беднись, знаем сами. Второе. В знак, что вас обижать не хочет, отдает наипервейшего вашего полководца Содана. А другого такого у вас нет и не видно. Не дал бы, задумавши на вас напасть. Прямая выгода сменять беглого вояку на столь именитого воителя. Мы ему цену знаем. Сами б взяли такого, да мысли его при вас, а не с нами заодно.
— Султан-Хусейн царевич, внук амира Тимура Урагана…
Худайдада с обидой поправил:
— Гурагана.
— А то еще выше!..
— Так вот… А останется при вас сей царевич, силой возьмем. Тогда и весь ваш Дамаск зашатается. К тому ж третье. На глазах у вас героя Содана разрубим нонче же к вечеру на четыре четверти и кинем тут для обозрения. Поглядите, мол, чего вам ждать от нас за неприязнь и самонадеянность. Я, помилуй аллах, не грожусь, о деле говорю. Вот и смекайте, с чем нам от вас ехать —
Ибн Вахид, дождавшись разрешения от муфтия, спросил:
— А чем вы докажете, что без царевича нас тут оставите в покое?
Худайдада обиделся:
— А клятва?
— Клятву ваш Повелитель и Сивасу давал.
— А как дано, так и сделано: ни единой капельки истинно мусульманской крови там не пролил.
— Да и в живых не оставил.
— А уж тут воля аллаха, ежели они ему понадобились, он призвал их. Ты, вижу, с божьей волей не согласен?
— Была ли тут божья воля?
— А не слыхал, что ль, без его воли ни единый волос не упадет с головы человеческой.
— Читал это.
— А я не читал. Я понаслышке, как меня бог вразумил. Понаслышке, а знать знаю, на то и голова. Свое слово я сказал, а сами судите, как вам быть. Да дело не тяните, а то мне у вас за воротами лошадей кормить нечем. Для себя у нас бараны пригнаны, а только лошади баранины не жрут, вроде индийцев.
Худайдада было встал уходить. Но посла не отпустили: ему приготовили обед, а готовить обеды в Дамаске умеют. Пришлось остаться.
Еще отяжелевший Худайдада, медля встать, насытившись и рыгая, выпрастывал из-под шапки воинскую косу, с монгольских времен означавшую достоинство воинов, а дамасские старейшины уже поднялись на совет.
Одни говорили о чести гостеприимства: не честь, мол, городу выдать гостя на поругание.
Другие оспаривали это: он у нас не убежища просил, а явился править нами. Наша воля, держать ли сего правителя, выбрать ли взамен другого. И не вернее ли судьбу города доверить герою Содану, чем оголтелому беглецу? Он, мол, от деда сбежал, а от нас при беде сбежать ему проще.
Третьи прямо требовали — обменять! Как Содана, дамаскина, владевшего в городе домами, главу многодетной семьи, дать разрубить, как баранину на базаре?
Четвертые — и к ним наконец пристал Ибн Вахид — напоминали, что с Хромой Лисой спокойнее держать мир, нежели его гневать.
— Отбиться мы отобьемся. Обманувши Халеб, нас не проведет, но крови, но бедствий при осаде не миновать. Решим полюбовно.
Послали почтенных старцев навестить Султан-Хусейна и рассмотреть, как он бережется, чтоб понять, каково будет взять его и отдать деду.
Старцы застали правителя за отдыхом. Слушал песни. Пил вино. Высказал свою волю:
— Эту конуру я перестрою. А с утра чтоб прислали мне людей выскоблить тут стены да облицевать их мрамором. Я к таким не привык.
— Мы и пришлем! — согласились старцы.
Утром, когда правитель еще тяжело спал, люди пришли, опоясанные передниками, как каменщики, и, прежде чем Султан-Хусейн проснулся, его связали, закатали в ковер и вынесли за городские ворота. На обмен Худайдада выпустил Содана, уже отмытого от цепей.