Молния Баязида
Шрифт:
– Да уж, – махнул рукой Раничев. – Извращают, как хотят, линию партии. Два журнала завели – «Звезда» и «Ленинград». Куда им два журнала?
– Вот-вот, извращаются, интеллигенты, бля… Ой, извините.
– Ничего, ничего, я тоже интеллигентов не жалую. Натерпелся от этой сволочи!
Докурив, Иван бросил окурок в урну… и замер. Урна стояла в углу, а перед ней находилась высокое окно, этакая вертикально поставленная фрамуга, незарешеченная, шириной… нет, не пролезть. Взрослому мужику – ни за что…
Раничев обернулся:
– Как же вы без решетки-то?
– К осени обещали поставить, – отмахнулся милиционер. – Да не протиснуться –
– А на втором этаже, у вас, кажется, решетка обвисла, – как бы между прочим добавил Иван.
– Где? – охранник встрепенулся. – Неужто, и вправду обвисла?
– Может, и показалось.
– Ну, на всякий случай схожу, проверю.
– Тогда всего хорошего, приятно было побеседовать.
– И вам того же.
Поднявшись по лестнице, милиционер скрылся на втором этаже. Раничев огляделся и быстро бросился к фрамуге. Ага, вот и шпингалет – боже, как рассохся-то! – вот и вытянуть его… во-от так. Совсем и незаметно, тем более – темновато здесь. Открывается вовнутрь – отлично – теперь только толкни снаружи. Надеюсь, окошечко это никто проверять не будет. Ну а проверят, так ничего не поделаешь, придется бить… Этак аккуратненько, через клеенку. Ну вот…
Улыбаясь, Раничев вышел на улицу и уселся в призывно гудящий автобус. Натужно взревев двигателем, машина покатила по улице, постепенно разгоняясь километров до сорока, больше, похоже, этот агрегат не тянул. Впрочем, Ивана это не беспокоило – он думал. Допустим, с проникновением в музей теперь проблем не будет – осталось только подобрать кого-нибудь на роль лилипута. Раничев посмотрел на макушку сидящего перед ним Игоря – худенький, тощий – должен пролезть, должен! Жалко пацана, а что делать? Не с уголовниками же связываться! Малость поднаехать, уговорить – полезет, куда деваться. Тем более, Вилен его же на чем-то подлавливал?! Так что, не в этом проблема. Осталось вот только придумать, как отвлечь милиционера и что сделать с сигнализацией.
Эх, хорошо в стране советской жить! —надрываясь, невпопад пели дети. Врывающийся в раскрытые окна ветер трепал красные галстуки и заплетенные косички девчонок.
Вечером привезли кино – «Подвиг разведчика», Раничев бы и сам его с удовольствием посмотрел, да опасался, что за ним увяжется Евдокся. А кто ее знает, как на нее подействуют движущиеся картины? Все ж таки родилась-то она в четырнадцатом веке. Потому ближе к вечеру Иван и увел Евдоксю на речку. Выкупавшись, уселись на берегу, смотрели, как медленно опускается за горизонт оранжевый шар солнца.
– Ну, как тебе здесь? – обняв девушку, тихо спросил Иван.
– Не знаю, что и сказать, – улыбнулась та. – Детки тут хорошие, поют красно! Только я не совсем их понимаю. Тряпицы огненные на шеях, самодвижущиеся повозки, суета – и о жизни подумать некогда. В церкву бы сходила – так нет ее здесь. Страшно! Особенно – когда ты уезжал. Неужто, и в городе церквей нету?
– Есть, как не быть? – Раничев усмехнулся. – Обязательно с тобой сходим.
– Ну, слава те, Господи! А то я уж думала – кругом одни антихристы. Нет, есть тут и хорошие люди, вот хоть Геннадий, боярин местный, супружница его – тоже добрая баба, а вот тиун, Виленко… не знаю… Хитрый он какой-то, скользкий, словно уж. Не нравится он мне, и лекарша Глафира тоже. Это ж надо удумать, баба – и лекарь! Ребята ее не очень-то любят, боятся…
– Что, милая?
– Ишь, как светильники сияют, – Евдокся кивнула на лагерные огни, светившиеся за оврагом. – Ярко. И не воск, и не сало, а горят. Как так?
– Видишь ли, есть такая вещь, электричество… Его в особых местах добывают, электростанции называются. Оно, электричество, и светильники зажигает, и воду греет, и утюги…
– Видала…
– А сюда, в лагерь, оно по проводам идет, все равно, как вода по трубам.
– Водопровод видала – были у нас в Переяславле трубы из дерева крепкого деланные. Значит эти – как ты их называл, провода? – тоже вроде как трубы, только маленькие?
– Ну да, почти так. Только ты до них не пытайся дотронуться, электричество – страшная сила, как молния.
– Ну, молния – то Божий гнев, от нее и молитвою упастись можно… О! Глянь-ка! Кончилось твое электричество. – Евдокся со смехом указала на вдруг погасшие огни. Так частенько бывало, что гасли – то на подстанции авария, то обрыв провода… Обрыв… А ведь сигнализация-то в музее, чай, без электричества тоже работать не будет?! Ай, молодец, боярышня, какую идею подсказала!
Подбежав сзади, Иван подхватил девушку на руки, закружил, поцеловал в губы:
– Так и понесу тебя, люба, до самого нашего «коттэджа»!
– Пусти… Вдруг увидит кто?
– А пускай завидуют, нам-то что?
– Все равно – срамно это.
Опустив девушку, Раничев взял ее за руку, снова поцеловал. Евдокся шутливо отбивалась, Иван едва не упал в росшие на краю оврага кусты. Чу! Какая-то шустрая фигурка, выскочив из-под самого носа Ивана, быстро припустила к лагерю. Раничев только и успел разглядеть, что белую рубашку с подкатанными рукавами, треугольник пионерского галстука на спине да развевающийся на ветру чуб. Кто-то из ребят… Не Игорек ли? И от кого он в овраге прятался? Неужели, Вилен опять пристал, псина?
– Фу, напугал как, – Евдокся засмеялась. – Словно заяц из кустов вынесся! Кто хоть?
– Из наших кто-то, – отозвался Иван. – А кто – не заметил. Ты чего хохочешь-заливаешься?
– Смешные они все, эти детки, – призналась девушка. – И сами смешные, и одеты смешно – что девчата, что парни – с ногами голыми бегают. Смешно.
Раничев пожал плечами. А ведь на склоне этого оврага он зарыл и саблю, и Евдоксино ожерелье, по нынешним временам – богатство немалое. Может, и сгодится на что?
– Постой-ка, люба…
Иван сквозь кусты бросился к оврагу. Проскользнул по краю, раскопал под корнями березы… и облегченно перевел дух. Слава Господу-вседержителю! И сабля, и ожерелье были на месте, никто на их целостность не покушался. Ладно, пусть полежат, а пока не надобны – не хватало еще с сомнительными драгоценностями тут светиться. Одна драгоценность покуда нужна – перстень, что в музее, за семью печатями. Не такими уж и непреодолимыми впрочем… Вообще-то, в овраге еще и перстни должны быть – один, Тамерланов подарок, Иван носил в ковчежце на шее, а вот остальные могли в скором времени пригодиться, не все, один, с аметистом – издалека, да еще в полутьме – похож, похож на эмирский подарок. Вот он, красавец – сверкает на руке голубоватым светом… Оглянувшись, Раничев убрал перстень в карман, замаскировал захоронку и, насвистывая, побежал догонять Евдоксю. По возвращении в лагерь ее тут же окружили высыпавшие из клуба девчонки, жаловались наперебой, что такой интересный фильм, и вот, не удалось до конца посмотреть – электричество вырубилось.