Молния над океаном
Шрифт:
Симона наблюдала за всеми этими приготовлениями, неловко стоя посреди комнаты.
— Я как-нибудь сама бы справилась, — неуверенно сказала она. — Надеюсь, тебе не взбрело в голову в числе прочих благодеяний покупать мне пижаму?
— Вот уж чего не стану делать никогда, — хмыкнул Бенджамин, расстегивая ей молнию, а затем, после некоторого раздумья, застежки лифчика. — Во-первых, я не настолько ханжа, а во-вторых, это занятие для целой бригады — засовывать тебя в пижаму, а затем извлекать обратно…
—
— Если я предложу тебе помочь надеть вот это, — он кивнул на тенниску и шорты, лежавшие на кровати, — я не заработаю пощечины? Или ты предпочитаешь спать в верхней одежде?
— Терпеть не могу спать в… — Симона торопливо остановилась.
— Вот как? — спросил Бенджамин. — Мне кажется, это несколько странно — ложиться в постель нагишом в одиночку. Это все равно что…
Глаза их встретились, но долгий взгляд напугал обоих.
— Я пойду, — сказал он, как ей показалось, с большой неохотой. — Спокойной ночи!
Утром следующего дня внизу, в долине, стелился туман, пронизанный солнцем, слепящий глаза, закрывающий от взгляда окрестности.
Она не выходила из комнаты до самого гонга на завтрак, так и не рискнув появиться на террасе, ведущей к коттеджу Бенджамина, просто сидела и ждала, когда он постучится в ее дверь. Но долгожданного стука так и не последовало, а когда она попыталась постучаться в его дверь, ответом была тишина.
Пожав плечами, она пошла по тропинке. Залитая солнцем долина лежала перед ней как на ладони. На лужайке перед столовой, в тени деревьев, размещались столики и стулья. Здесь хорошо было развалиться и любоваться окрестностями, наблюдая, как вокруг порхают бабочки и щебечут птицы.
Бенджамин был уже здесь. Он стоял на самом краю обрыва и смотрел вдаль.
— Доброе утро! — тихо приветствовала она его. — А я уж решила, что ты уехал.
Он обернулся к ней — чуть медленнее, чем это было бы естественно в этой ситуации.
— Доброе утро, — небрежно сказал он. — Как спалось?
— Нормально. А тебе?
— Нормально. Пошли?
— Я прикинула, — сказала Симона, когда они кончили завтракать и приступили к кофе. — Почему бы тебе не пройтись по одному из здешних маршрутов? Это просто преступление — быть здесь и не совершить экскурсии. Что до меня, то я с радостью нашла бы какую-нибудь подходящую книжку и читала ее, слушая, как шелестит трава и прорастают из земли цветы.
— Как рука? — спросил Бенджамин, откидываясь в кресле.
— Отлично, — солгала она. — Правда, не настолько хорошо, чтобы путешествовать по здешним долгим тропам.
— Я решил сегодня днем предаться праздности и сибаритству, не
— Смелое решение, — заметила Симона. — Если так, что ж… Мне просто не хотелось бы чувствовать себя виноватой из-за того, что вытащила тебя в эти чудесные места и заставила двое суток просидеть со мной… Ты действительно собираешься меня сопровождать?.. — с подозрением спросила она.
Бенджамин для поездки предусмотрительно купил к светло-серым шортам голубую тенниску. Он опять показался Симоне невероятно ладным, сильным и энергичным, в противовес ей, тусклой, бесцветной, изнуренной болью — физической и душевной.
— Конечно, а что бы я мог еще предпринять?
Она залпом допила кофе.
— Бросить меня! Когда сегодня утром мы встретились у обрыва, мне показалось, ты думаешь именно об этом.
На лице Бенджамина не дрогнул и мускул.
— Бросить тебя здесь, Симона? — удивился он. — Ты в самом деле так плохо обо мне думаешь?
— Этого следует ждать рано или поздно, не сегодня, так потом… Вот о чем я тебя спрашиваю! Да или нет?
— У меня такое впечатление, что мы играем друг с другом в кошки-мышки, — сказал он сухо.
Симона вспыхнула.
— А что тут удивительного, Бенджамин? Сколько ни стучись головой о стенку, ответа не дождешься… Ладно, коли разговора у нас так и не получается, займись чем-нибудь, что тебе больше по душе, а я погляжу, нельзя ли здесь найти что-то подходящее для чтения.
Полчаса она проторчала в библиотеке, выбрала наконец себе книгу и, вернувшись в коттедж, обнаружила там горничную, прибирающуюся в комнате. Прихватив с собой шляпу, Симона вышла на террасу, выдвинула на солнце кресло и уселась в него, приготовившись читать.
Но буквы плясали и расплывались у нее перед глазами, и через несколько минут она обнаружила, что ревет самым постыдным и неприличным образом.
Такою и обнаружил ее Бенджамин — жалкой, заплаканной, с глазами, устремленными куда-то в пустоту.
7
После минутного молчания Бенджамин присел рядом с ней на корточки и протянул носовой платок.
— Спасибо! — пробормотала Симона, вытирая глаза и нос. — Извини, ради Бога! Все утро напролет мне почему-то безумно жаль себя и свою бесцельно пролетающую жизнь… Ладно, проехали мимо.
— Пойдем немного прогуляемся.
Симона устало подняла глаза.
— Какие прогулки в таком состоянии, Бенджамин?
— Ничего страшного. Пойдем в темпе улитки, а если устанем, присядем где-нибудь на обочине и поговорим о чем-нибудь, например, о моих отношениях с Кэтлин.