Молодая элита

Лу Мари

— Она сможет сделать так, что испытывающий жажду человек выпьет жидкий металл. Сможет заставить почувствовать несуществующую боль.

По телу Рафаэля при мысли об этом пробегает дрожь.

— Сделай всё, чтобы умение владеть своей силой не пошатнуло ее верность тебе. На Аделину больше всего влияют страх и ненависть, но она так же подвластна страсти и амбициям. Это сочетание ведет к безрассудству и жажде власти, делая ее ненадежной.

Энцо смотрит на то, как Аделина медленно создает детализированную иллюзию волка, настолько реалистичную, что кажется — на полу грота действительно стоит настоящее животное. Мишель одобрительно хлопает в ладони.

— Она будет великолепна, — отвечает он.

В

этот раз Рафаэль чувствует изменение в энергии Энцо — проблеск эмоции, не выказываемой обычно Жнецом. Годы не проявлявшейся у принца. «Что-то произошло между ними, — осознает он. — Что-то опасное».

— Она не Дафна, — мягко напоминает Рафаэль.

Энцо снова переводит взгляд на него, и в этот момент Рафаэль ощущает к молодому принцу глубокое сочувствие. Он вспоминает, как сопровождал Энцо в аптеку, чтобы тот встретился с молоденькой помощницей аптекаря и сделал ей предложение. Пусть на улице и шел тихий дождь, солнце пробивалось сквозь облака, обволакивая мир поблескивающей золотистой дымкой. Дафна шутила о ничем не прикрытой влюбленности в глазах Энцо, поддразнивала его за звучавшую в голосе нежность, и он смеялся вместе с ней. Рафаэль видел, как она касалась щеки принца, как притягивала его к себе.

«Выходи за меня», — сказал ей Энцо.

И она поцеловала его в ответ.

После ее смерти Рафаэль ни разу до этого момента не ощущал чувства, всколыхнувшегося в сердце принца.

Энцо коротко кивает, прощаясь, и поворачивается, чтобы уйти.

— Подготовь ее, — говорит он напоследок. — Она едет с нами на праздник Весенних Лун.

Я впервые побывал на празднестве Весенних Лун и словно попал на незнакомую мне землю. Люди приняли вид фейри и вурдалаков, и я не мог решить, хочу остаться или уйти.

— Письмо Амендара Оринджа сестре, написанное во время его второго путешествия по Эстенции.

Аделина Амутеру

Было время в моем детстве, недолгое время, когда отец был ко мне добр. Ночью мне снится об этом сон.

Мне тринадцать. Отец просыпается в хорошем настроении, приходит в мою спальню и открывает занавески, чтобы впустить солнечный свет. Я настороженно наблюдаю за ним, не зная, что привело к внезапной перемене. Ему сказала что-то Виолетта?

— Одевайся, Аделина, — говорит он, улыбаясь. — Сегодня я возьму тебя с собой в порт. — И уходит, напевая себе под нос песенку.

Мое сердце замирает в предвкушении. Это всё взаправду? Отец всегда берет с собой в порт Виолетту, чтобы дать ей полюбоваться судами и накупить подарков. Я же всегда оставалась дома. Я некоторое время продолжаю сидеть в постели, всё еще не веря в происходящее, а затем соскакиваю на пол и бегу к шкафу. Я выбираю свое любимое платье из голубовато-бежевого тамуранского шелка и завязываю волосы высоко на затылке двумя длинными синими лентами. «Может быть, Виолетта поедет с нами», — думаю я и спешу к ней в комнату, ожидая увидеть ее собранной и готовой в путь.

Виолетта все еще в постели. Когда я говорю ей, куда мы едем, она сначала выглядит удивленной, а потом — обеспокоенной.

— Будь осторожна, — советует она.

Но я так счастлива, что лишь усмехаюсь. Она строит из себя добренькую, завидуя, что не едет с нами. Я отворачиваюсь, и предостережение Виолетты тут же испаряется у меня из головы.

День чудесен и полон ярких красок. Отец берет меня с собой в поездку по каналу. Помогает сойти с гондолы. Порт забит людьми, купцы выкрикивают указания, куда доставить их товары, лавочники у свои прилавков зазывают к себе любопытных прохожих, дети гоняются за собаками. Отец держит меня за руку. Я стараюсь поспевать за его

широкими шагами, смеюсь его шуткам и улыбаюсь в те моменты, когда от меня ждут улыбки. В глубине души я напугана. Происходящее ненормально. Отец покупает нам по чашке мороженого со вкусом молока и меда, и мы вместе сидим, наблюдая за плотниками и конопатчиками, строящими новое судно. Отец увлеченно рассказывает мне, как строго в Эстенции относятся к качеству судов, как на все паруса, канаты и бобины ставятся разноцветные тавро, указывающие на то, какие мастеровые ответственны за их изготовление. Я понимаю не всё, что он мне говорит, но не смею его прерывать. Я жду, когда он ожесточится, но отец выглядит таким беззаботным, что я, сама того не желая, попадаю под его чары и позволяю себе всецело поверить в то, что он наконец-то мной доволен.

Может быть, теперь всё изменится? Может быть, до сегодняшнего дня я просто постоянно совершала какие-то ошибки?

Когда солнце начинает клониться к закату, мы садимся в гондолы и плывем домой.

— Аделина, — говорит отец, сидя рядом со мной. Течение покачивает поскрипывающую гондолу и нас вместе с ней. Отец берет мое лицо в свои ладони. — Я знаю, кто ты на самом деле. Тебе не нужно бояться.

Улыбка остается на моих губах, но сердце сжимается в груди. Что он имеет в виду?

— Покажи мне, на что ты способна, Аделина. Я знаю, ты способна на что-то особенное.

Я в неловком молчании гляжу на него с глупой, застывшей на губах улыбкой. Когда я ничего не отвечаю, нежность на лице отца начинает таять.

— Ну же, тебе нечего бояться, — уговаривает он, понизив голос. — Покажи, что ты не какая-то там обычная мальфетто. Давай же.

Я медленно начинаю понимать, что своей добротой отец пытается добиться от меня проявления моей силы. Возможно, он даже заключил с кем-то пари, с тем, кто заплатит ему, если я смогу продемонстрировать необычную способность. Улыбка дрогнула на моих губах, и сердце вместе с ней. Отец пробовал добиться своего насилием, но у него не вышло спровоцировать меня и пробудить во мне силу. Теперь он хочет достичь желаемого нежностью и добротой. «Будь осторожна», — предупредила меня Виолетта. Какая же я дура!

И всё же я пытаюсь. Я так сильно хочу отцу угодить!

На следующий день повторяется то же самое. Отец необычайно нежен и заботлив, он относится ко мне так, словно видит вместо меня Виолетту. Сестра больше ничего мне не говорит, и я чувствую облегчение. Я знаю, чего отец от меня хочет. И я так изголодалась по ласке, что ради притворной доброты пытаюсь каждый день, изо всех сил, вызвать в себе что-то, что порадует отца.

Этого не происходит.

Наконец, недели спустя, у отца лопается терпение. Мы едем домой в карете, и он в последний раз мягко берет мое лицо в свои ладони. Просит меня показать, на что я способна. И мне снова ничего не удается. В карете повисает неприятное и тревожное молчание.

Спустя какое-то время отец убирает ладони от моего лица. Отодвигается от меня, вздыхает и смотрит на сменяющийся за окном пейзаж.

— Никчемна, — произносит он так тихо, что я едва его слышу.

На следующее утро я лежу в постели, ожидая, когда отец снова войдет в мою спальню с улыбкой. «Сегодня тот самый день», — убеждаю я себя. Я решительно настроена порадовать отца. Его доброта сегодня обязательно вызовет во мне что-то особенное. Но отец не приходит. Когда я встаю с постели и нахожу его, он не обращает на меня никакого внимания. Он бросил свои попытки найти меня хоть в чем-то полезной. В коридоре я встречаюсь с Виолеттой. Мне кажется, что нас разделяет непреодолимое расстояние. Ее глаза, темные и огромные, смотрят на меня умоляюще. Ее лицо, как и всегда, идеально. Я молча отвожу от нее взгляд.