Молодая Гвардия
Шрифт:
— С немцем подрался, — сказал Олег и улыбнулся.
— Что ты говоришь?! Здорово!.. — Степа с уважением смотрел на красную щеку Олега. — Тем лучше. Я к тебе, собственно говоря, и шел немножко по этому делу.
— То есть по какому делу? — засмеялся Олег.
— Пойдем, я тебя провожу, а то, если будем стоять, кто-нибудь из фрицев привяжется… — Степа Сафонов взял Олега под руку.
— Луч-чше я тебя провожу, — сказал Олег заикаясь. — Может быть, ты вообще можешь отложить на некоторое время свое дело и пойти со мной?
— Куда?
— К Вале Борц
— К Вале?… — Олег чувствовал угрызения совести от того, что
— Нет. В том-то и дело, что нет. Я, собственно, и шел к тебе по поручению Вали.
Какое это было счастье — вдруг очутиться в доме, в котором не стоят немцы! Очутиться в знакомом тенистом садике все с той же, точно отделанной мехом, клумбой, похожей на шапку Мономаха, и с той же многоствольной старой акацией с ее светлозеленой кружевной листвой, такой неподвижной, будто она нашита на синее степное небо.
Марии Андреевне все ученики ее школы еще казались маленькими. Она долго тискала, целовала Олега, шумела:
— Забыл старых друзей? Когда вернулся, а глаз не кажешь, — забыл! А где тебя больше всех любят? Кто сиживал у нас часами, наморщив лоб, пока ему играли на пианино? Чьей библиотекой ты пользовался, как своей?… Забыл, забыл! Ах, Олежка-дролежка! А у нас… — Она схватилась за голову. — Как же — прячется! — сделав страшные глаза, сказала она шопотом, вырвавшимся из нее, подобно паровозному пару, и слышным на всю улицу. — Да, да, даже тебе не скажу — где… Так унизительно и ужасно прятаться в собственном доме! И. кажется, ему придется уйти в другой город. У него не так ярко выражается еврейская внешность, — как ты находишь? Здесь его просто выдадут, а в Сталино у нас есть верные друзья, мои родственники, русские люди… Да, придется ему уйти, — говорила Мария Андреевна, и лицо ее приняло грустное, даже скорбное выражение, но в силу исключительного здоровья Марии Андреевны скорбные чувства не находили на ее лице соответствующей формы: несмотря на предельную искренность Марии Андреевны, казалось, что она притворяется.
Олег насилу освободился из ее объятий.
— И правда, свинство с твоей стороны, — говорила Валя, самолюбиво приподнимая верхнюю полную губу, — когда вернулся, а не зашел!
— И т-ты ведь могла зайти! — сказал Олег с смущенной улыбкой.
— Если ты рассчитываешь, что девушки будут сами заходить к тебе, тебе обеспечена одинокая старость! — шумно сказала Мария Андреевна. Олег весело взглянул на нее, и они вместе засмеялись.
— Вы знаете, он уже с фрицем подрался, — видите, какая у него щека красная! — с удовольствием сказал Степа Сафонов.
– . Серьезно, подрался? — Валя с любопытством смотрела на Олега. — Мама, — вдруг обернулась она к матери, — мне кажется, тебя в доме ждут…
— Боже, какие конспираторы! — шумно сказала Мария Андреевна, воздев к небу свои плотные руки. — Уйду, уйду…
— С офицером? С солдатом? — допытывалась Валя у Олега.
Кроме Вали и Степы Сафонова, в садике присутствовал незнакомый Олегу паренек, худенький, босой, с курчавыми жесткими светлыми волосами на косой пробор и с чуть выдавшимися вперед губами. Паренек молча сидел в развилине меж стволов акаций и с момента появления Олега не спускал с него твердых по выражению, пытливых глаз в этом его взгляде и во всей манере держать себя было что-то внушающее уважение, и Олег тоже невольно посматривал в его сторону.
— Олег! —
— Нет, к сожалению, связи мои п-потеряны, — с улыбкой отвечал Олег.
— Говори кому другому, здесь все свои… Да! Ты, может быть, его стесняешься? Это же Сережа Тюленин! — воскликнула Валя, быстро взглянув на паренька, молча сидевшего в развилине стволов.
Валя ничего больше не добавила к характеристике Сережи Тюленина, но этого было вполне достаточно.
— Я говорю правду, — сказал Олег, обращаясь уже к Сереже Тюленину и не сомневаясь в том, что он-то, Сережа Тюленин, и был главным зачинщиком этого разговора. — Я знаю, что подпольная организация существует. Я не сомневаюсь, что поджог треста и бани — это ее рук дело, — говорил Олег, не заметив, как при этих его словах какая-то искорка-дичинка промелькнула в глазах у Вали и улыбка чуть тронула ее верхнюю полную яркую губу. — И у меня есть сведения, что в ближайшее время мы, комсомольцы, получим указания, что нам делать.
— Время идет… Руки горят! — сказал Сережка.
Они стали обсуждать ребят и дивчат, которые могли бы быть в городе. Степа Сафонов, — общительный парень, друживший с ребятами и дивчатами всего города, — всем им давал такие отчаянные характеристики, что Валя, Олег и Сережка, позабыв о немцах и о том, ради чего они подняли этот разговор, покатывались от хохота.
— А где Ленка Позднышева? — вдруг спросила Валя. — Она здесь! — воскликнул Степа. — Я ее на улице встретил. Идет, такая расфуфыренная, голову вот так несет, — и Степа с вздернутым веснущатым носиком будто проплыл по саду. — Я ей: «Ленка, Ленка», а она только головой кивнула, вот так, — показал Степа.
— И вовсе непохоже! — лукаво косясь на Олега, фыркала Валя.
— Помнишь, как мы чудно пели у нее? Три недели тому назад, всего три недели, подумать только! — сказал Олег, с доброй грустной улыбкой взглянув на Валю. Он сразу заторопился уходить.
Они вышли вместе с Сережкой.
— Мне Валя много рассказывала о тебе, Олег, да я, как тебя увидел, и сам положился на тебя душою, — кинув на Олега несколько смущенный быстрый взгляд, сказал Сережка. — Говорю тебе об этом так, чтобы ты знал, и больше говорить об этом не буду. А дело вот в чем: это никакая не подпольная организация подожгла трест и баню, это я поджег…
— К-как, один? — Олег с заблестевшими глазами смотрел на Сережку.
— Сам, один…
Некоторое время они шли молча.
— П-плохо, что один… Здорово, смело, но… п-лохо, что один, — сказал Олег, на лице которого было одновременно и добродушное и озабоченное выражение.
— А подпольная организация есть, я знаю, — продолжал Сережка, никак не отозвавшись на замечание Олега. — Я было напал на след, да… — Сережка с досадой махнул рукой, — не зацепился…
Он рассказал Олегу о посещении Игната Фомина и о всех обстоятельствах этого посещения, не утаив, что он вынужден был дать человеку, который скрывался у Фомина, ложный адрес.