Молодость древней науки
Шрифт:
Эпоха Возрождения в географии — это эпоха небывалых по масштабу и смелости путешествий, эпоха бесстрашной борьбы с предрассудками, косностью, авторитетами. Попробуйте представить, что по тому времени было более дерзким: выход маленькой флотилии Магеллана в неведомый Тихий океан или убежденность ее адмирала в шарообразности Земли!.. Великие географические открытия раздвинули границы мира до предела, но потребовалось еще несколько веков, чтобы описать открытые материки и океаны. Этот необычайно трудный, требующий огромного личного героизма и энергии процесс познания мира в пространстве, процесс, которого не знала ни одна наука, кроме географии, продолжался до конца XIX — начала XX столетия, когда было завершено
Означает ли это, что в течение нескольких тысячелетий географы занимались исключительно описаниями?.. Нет, не означает. За несколько веков до нашей эры в Малой Азии, в городе Милене, жил философ и географ Фалес. Так уж случилось, что на протяжении целого ряда лет из-за временного ухудшения природных условий, собирались очень низкие урожаи олив; владельцы плантаций и маслобоен разорялись. Произведя какие-то очень точные наблюдения, Фалес предсказал, что вскоре должны наступить урожайные для оливковых деревьев годы. Ни с кем не делясь своими выводами, он скупил по дешевке плантации. Прогноз его блестяще оправдался, и Фалес оказался при крупном барыше! Но ведь ловкая спекуляция Фалеса основывалась на тонком географическом анализе природных условий!..
Были и другие географы, кроме Фалеса, значительно опережавшие свое время. Но все-таки география в целом, ее содержание, сводилась к описаниям и открытиям. Но что можно описывать и открывать?.. Очевидно, то, что не описано и не открыто… А если все описано и открыто?
Знаменитый географ Паганель, как известно, путешествовал на яхте «Дункан» в шестидесятых годах прошлого века, то есть как раз в тот период, когда заканчивался процесс описания Земли.
Теперь мы сможем понять его горе, его сомнения. Вот как рассуждал этот географ-энтузиаст.
«Существует ли большее удовлетворение, большее счастье, чем то, которое испытывает мореплаватель, наносящий на судовую карту свои открытия! Перед его глазами возникают новые земли, остров за островом, мыс за мысом, они словно всплывают из недр морских! Сначала контуры этих земель смутны, изломаны, прерывисты: вот тут — уединенный лагерь, а там — отдаленная бухта, а еще дальше — затерянный в безграничном просторе залив. Но постепенно открытия дополняют друг друга, линии уточняются, пробелы на картах уступают место штрихам, очертания бухт врезаются в сушу, мысы увенчивают исследованные берега, и вот, наконец, новый материк во всем своем великолепии с его озерами, его реками, его потоками, его горами, его долинами и его равнинами и деревнями, городами и столицами возникает на глобусе. Ах, друзья мои! открывать неведомые земли, это — творить, это — переживать волнения и неожиданности! Но ныне этот источник почти исчерпан: все известно, все исследовано, все новые берега и материки занесены на карту, и нам, теперешним географам, больше нечего делать» [1] . Географам больше нечего делать!.. Это звучит грустно, почти трагично…
1
Жюль Верн, Собр. соч., т. 3, М., 1955, стр. 65–66.
Но не ошибался ли наш друг Паганель?.. Если сделано одно дело, то почему нельзя взяться за другое? Если пройден один этап в развитии науки, то почему не может начаться второй?
Неблагодарное потомство
Но согласимся все-таки, что у Паганеля имелись основания беспокоиться о судьбе географической науки: все описано, все открыто… К сожалению, беда заключалась не только в этом. Вспомним, что описывал Марко Поло: животных, растения, горные породы, реки, климат, быт населения, хозяйство, то есть путешественник-географ работал не только на свою науку,
Но, окрепнув, эти науки не пожелали считаться со своей опекуншей-прародительницей и заявили права на независимое существование. Что ж, это требование было абсолютно законным. Окрепнувшие благодаря географическим открытиям естественные науки начали развиваться так быстро и успешно, что вскоре оставили географию далеко позади. Но и с этим можно было бы мириться, если бы… если бы эти науки, в своей совокупности, не подменили географию! Они — перечисленные выше науки — разобрали все, что описывали географы, — и живую природу и неживую, и деятельность людей, оставив «прародительницу» на пустом месте, у погасшего очага…
И тогда наиболее торопливые заявили: «География больше не существует».
Впрочем, приверженцами столь решительных заключений, как правило, были не географы, а представители тех самых «неблагодарных» наук, которые «ограбили» географию.
Географы боролись, искали, думали… Не может исчезнуть наука, просуществовавшая несколько тысячелетий. Не может!.. Но… Где же выход из кризиса? Как должна развиваться география дальше? Каковы ее новые задачи? Или их нет?..
А все-таки она молодая!
Да, все-таки она молодая! Или, точнее, география переживает вторую молодость.
Позволим себе повторить сказанное. Ботаника отобрала у географии растительность, зоология — животных, геология — горные породы, гидрология — воду, климатология — воздух и солнечное тепло, почвоведение (эта наука возникла совсем недавно, в конце XIX столетия) — почву, геоморфология — рельеф.
Но скажите, приходилось ли вам когда-нибудь слышать, чтобы в тундре росли дубравы, а где-нибудь под Киевом — полярные маки, полярные березки, куропаточья трава? Чтобы в тундре вили гнезду аисты, а под Киевом паслись стада северных оленей? Чтобы на черноземных почвах росли еловые леса, а на кислых подзолистых — ковыль? Чтобы в тропиках шел снег и с пальм опадали листья, а под Москвою круглый год зеленели березы? Чтобы у подножия горы лежали ледники, а на заоблачных вершинах цвели фисташки или созревали грецкие орехи?
Надо полагать, что ничего подобного слышать вам не приходилось, потому что ничего похожего на это быть в природе не могло.
Еловые леса растут на кислых подзолистых почвах и каждую зиму их засыпает снегом, а все водоемы замерзают. В тундре на глеевых почвах селятся мелкие полярные кустарники, мхи, лишайники, и там же пасутся северные олени, которые очень охотно поедают лишайники и ни за что не променяют их на овес; температура самого теплого месяца в среднем не превышает +10°, а почва оттаивает всего на какой-нибудь метр, ниже находится вечная мерзлота.
На черноземах когда-то цвело степное разнотравье или перекатывались белесые ковыльные волны, теперь же расстилаются пшеничные поля; лето там жаркое и сухое, а зимой идет снег. Роскошные леса в тропиках зеленеют круглый год на красноземных почвах, а температура по сезонам изменяется там всего на каких-нибудь два-три градуса; животный мир тропиков тоже не похож на тундровый или таежный. В горах Средней Азии фисташки и грецкие орехи растут внизу, а ледники лежат на вершинах, потому что на вершинах холодней. Если вы когда- нибудь посетите Иссык-Кульскую котловину на Тянь-Шане и побываете в ущельях Терскей-Алатау, то заметите, что на склонах гор лесные участки чередуются со степными; утверждая, что под еловыми лесами находятся граниты, а под степными травами — песчаники, вы, конечно, не ошибетесь.