Молодость с нами
Шрифт:
что бы то ни стало, любой ценой, вплоть до цены своей жизни, должен его задержать.
Солнце, отражаясь от снега, слепит. В затишье оно начинает припекать и на стволах сосен, возле комлей,
на валунах с южной стороны снег набухает, плавится, из-под него лезут седые жесткие мхи. Иной раз негромко
ухнет в лесу, и там, где ухнуло, взметнется светлое искристое облачко. Вглядывайся в том направлении,
напрягай слух. Кто ж его знает, отчего с еловых лап сполз и рухнул вниз тяжелый
солнце его подточило, то ли по иной какой причине, не промахнись тут, пограничник!
Взойдя на пологий холм, Костя остановился. Остановился и Козлов. Линия редко расставленных
полосатых столбов бежала с пригорка вниз к длинному узкому озеру; за озером снова виднелись столбы,
подымающиеся на следующий холм, и там уже был участок другой пограничной заставы.
На западной оконечности озера тесно стояло большое селение, над ним возвышалась островерхая кирка.
Костя слышал брякающий и печальный звон ее колоколов. Этот звон напомнил Косте первый день его выхода
на границу…
Когда подполковник Сагайдачный в тряской двуколке привез Костю на заставу и представил его
начальнику заставы капитану Изотову, стояла глубокая осень, начинался ноябрь, и дожди нещадно поливали и
так пресытившуюся влагой землю. В природе шло как по расписанию: дождь начинался в полдень, сила его к
ночи нарастала, ночью он буйствовал уже вовсю и утихал только к рассвету; на рассвете небо очищалось,
холодно голубело, чтобы к полудню снова окутаться тучами и ударить дождем.
Не помогали ни высокие сапоги, ни плащи, ни капюшоны — люди с границы возвращались до нитки
мокрые; днем и ночью трещали еловые дрова в сушилке, днем и ночью сушились на ней шинели, портянки,
гимнастерки, фуражки. Повар круглые сутки держал в котлах горячую пищу и огненный, крутой кипяток для
чая. “Пограничная погодка!” — говорили солдаты вечерами, вглядываясь в черные окна, за которыми под
плотными тучами и в яростном дожде было так темно, что даже на дворе можно было столкнуться лбами, не
говоря уж о лесных тропах. На границе было напряженно, усиливались дозоры и удваивались секреты.
В первый же день своего приезда сюда Костя рвался выйти на границу. Он с завистью смотрел на
каждого возвратившегося из лесу солдата, промокшего до пуговицы на белье. Но в первый день его на границу
не послали. Капитан Изотов знакомил его с участком, который охраняла застава, с системой сигнализации, с
аппаратурой, поднялся вместе с ним на наблюдательную вышку, которая стояла во дворе заставы. С вышки в
мощный бинокль далеко была видна сопредельная сторона. Там, за границей, тоже стояла вышка, и на ней тоже
поблескивали оптические
казалось, прямо на него. А на Изотова это уже давно не производило никакого впечатления. Он заставлял Костю
рассматривать в бинокль то лощинку, затянутую туманом, то дорогу, по которой никто никогда не ездил, то
непроходимый частый ельник. Костя рассматривал, капитан Изотов объяснял ему, что это наиболее опасные
места на границе и за ними нужно особо внимательное наблюдение. Начальник заставы знал очень многое о
жизни на сопредельной стороне, он знал там все ближайшие к границе селения, знал обычаи и привычки
жителей. “Вот поживете у нас годик-другой, и вы, лейтенант, узнаете, — говорил капитан Изотов. — Глаза, да
слух, да умение сопоставить виденное и услышанное, да еще умение делать выводы из этого — основной
источник знаний пограничника”.
Костя жил той минутой, когда он выйдет на границу. Он, конечно, еще в бытность в пограничном
училище узнал, что такое граница, что на ней нет ни сплошной линии дотов, ни высокой стены, как думают
некоторые, и что “граница на замке” — это совсем не ворота, на которые навешен пудовый замок, а нечто иное.
Граница была проще и в то же время бесконечно сложнее.
В одно осеннее утро, под голубым холодным небом капитан Изотов и Костя впервые вышли вот сюда, как
раз на это место, на пригорок, с которого пограничные столбы бегут к озеру. На мертвой траве густо лежала
ледяная влага, окрест на березах неподвижно, как чучела, сидели тетерки. И всюду пламенели огненные гроздья
рябин. А граница?.. Дозорная тропинка, протоптанная солдатскими сапогами через лес, да изредка полосатые
столбы — вот и вся граница.
Костя и начальник заставы подошли к самым столбам. С советской стороны стоял красно-зеленый
четырехугольный столб немногим более чем в рост человека. Отделенный пространством в несколько шагов,
напротив него стоял точно такой же по размерам, но иной раскраски чужой столб. Костя осторожно сделал два
шага и остановился между столбами. Два государственных герба смотрели друг на друга со столбов. Колосья,
земной шар, серп и молот, ленты с надписью на шестнадцати языках — все это из нержавеющей светлой стали.
И — чугунный щит с лохматым зверем, который был вооружен кривой секирой. Костя повернулся грудью к
зверю. За бело-голубым столбом перед Костей стоял лес, точно такой же, как и за Костиной спиной; там точно
так же на мертвой траве лежала студеная густая влага, там точно так же пламенели рябины. Да, все-все