Молодость с нами
Шрифт:
над берегом Лады громадой цехов и тесной толпой труб, длинных и тонких, как стволы орудий дальнего боя.
Знакомая дорога, с нее не собьешься, даже если тебе завяжут глаза. Сколько ботинок, опорок, сапог,
валенок, калош износил Макаров на этой дороге! Ему казалось, что другой дороги у него никогда уже и не
будет. Но вот третий месяц он не доходит до ее конца, до того места, где знакомая дорога упирается в заводские
ворота, в узкие калиточки проходной.
Макаров переждал,
пока ветер разнесет дизельный запах, и пошел к зданию районного комитета партии. Он уже подымался по
каменным ступеням, когда на Ладе негромко, но отчетливо ударил взрыв. Возле берега встал в лучах солнца
фонтан пенной воды и разбитого зеленого льда…
— Мальчишки! Вот черти!
У себя в просторном кабинете Макаров снова произнес тем же восхищенным тоном: “Ну и черти!” Но
набрав номер телефона начальника отделения милиции, он сказал строго: “Что у вас там за пальба, товарищ
Петухов? Дело не в этом… Надо посмотреть, не покалечили бы друг друга… Палец… глаз… Вот, вот, товарищ
Петухов. Пожалуйста”.
Рабочий день секретаря районного комитета партии начался. Каждый из этих дней проходил для него по-
своему и очень трудно. Макаров все еще никак не мог привыкнуть к новому и неожиданному для него
положению. Правда, минуло уже почти три года с того дня, когда его впервые избрали секретарем партийного
комитета машиностроительного завода. Но, будучи во главе коммунистов завода, он душой и мыслями
продолжал оставаться инженером, вникая во все производственные и технические дела, даже участвуя в работе
группы технологов цеха, в которой начинал свою трудовую деятельность более двадцати лет назад. Этой зимой
все переменилось. Избрали первым секретарем райкома.
Проходят дни, недели, Макаров более или менее разобрался в райкомовских аппаратных делах, для него
наступала пора, которую он сам называет началом видения всего района в целом, со всеми теми учреждениями,
заводами и институтами, в специфику которых не вникнешь, думалось, никогда; он убедился в том, что и
знаний у него не так уж мало, как ему казалось, и вникать в специфику он умеет. Но было еще нечто иное в его
новом положении. Нежданно-негаданно он перестал быть просто Федором Ивановичем Макаровым, перестало
существовать мнение просто Федора Ивановича Макарова, не стало и слова просто Федора Ивановича
Макарова, и поступка, и действия, и решения. Сказал было о ком-то в случайном разговоре: “Ну, это известный
лодырь!” — как сразу же разнеслось: мы не можем пройти мимо мнения райкома, мы обязаны сделать выводы,
и так далее и тому подобное.
того работника, о повышении его в должности. И по поводу первого случая пришлось объясняться, что его,
дескать, неправильно поняли, и по поводу второго. А еще и третий был случай и четвертый…
Федор Иванович Макаров мог говорить что угодно и делать что угодно, — это было его личным мнением
и его личным делом. Всякое слово и действие секретаря райкома Макарова рассматривалось и расценивалось
как слово и действие руководителя партийной организации, которая его на эти слово и действие уполномочила.
Вот к такой стороне своего нового положения Макаров никак привыкнуть еще не мог; нет-нет да и
собьется, нет-нет да и забудет о том, что он уже не просто Макаров. В партийном комитете завода этого не
было, отнюдь не каждое слово Федора Ивановича рассматривалось там как элемент руководящего указания.
Там можно было оставаться тоже просто инженером. В райкоме приходилось взвешивать каждое слово —
легких, поспешных, необдуманных слов новая должность Макарова не терпела.
Макаров начал день с того, что провел короткое совещание заведующих отделами. Заканчивая
совещание, он вдруг, как это все еще с ним случалось, забыл о своем должностном положении и весело
рассказал об утреннем событии на реке. Радостно-изумленный тон, каким секретарь райкома говорил: “Вот
черти!” — удивил заведующего отделом пропаганды и агитации товарища Иванова. “Хулиганье, — сказал
товарищ Иванов. — Школа кивает на родителей, родители — на школу. Так и получается”. Макаров с
виноватым видом погладил затылок ладонью и отпустил заведующих.
Потом пришел председатель исполкома райсовета, принес показать перспективный план застройки
огромного пустыря, который обезображивал самый центр района. Потом набежало множество текущих дел, о
которых люди, непосредственно в них не заинтересованные, и не знают даже — существуют ли на свете такие
дела.
Когда пробило три, Макаров распахнул дверь кабинета в приемную, чтобы посмотреть, много ли там
желающих повидаться с секретарем райкома партии и поговорить с ним о своих заботах, нуждах, горестях и
недоумениях. Таким приемам он придавал самое серьезное значение; здесь иной раз удавалось узнать о
явлениях, неведомых ни одному из инструкторов райкома.
На стуле возле двери, демонстрируя этим, что она заняла первое место в очереди и никому его не
уступит, сидела бабушка в плюшевом вытертом пальто и в толстом, как клетчатое одеяло, платке, повязанном за