Молодость
Шрифт:
– Что это ты делаешь?
– Да вот, не знал, что квитанции зелеными чернилами заполнять нельзя. Теперь сижу, обвожу синими… Раньше бабушка за все платила, я и не ходил никогда в сберкассу.
– А не проще было новый бланк взять?
– Ну… Зачем бумагу переводить?
– Давай я!
Лика села и старательно обвела ровные дедушкины буквы. Вдруг зазвенели ордена, она повернулась и увидела, что дедушка пересматривает бабушкины вещи в шкафу. Никогда раньше он этого не делал, по крайней мере, при ней. Постоял
– Лика… Бабушкины вещи выбрасывать нельзя.
– А мы разве собираемся?
– Сейчас не собираемся, но в принципе – нельзя. Я просто говорю. Тем более тебе вон как все подходит. Они, конечно, не модные, но теплые. Дома ходить можно…в осенне-зимний период.
Лика понимала, к чему он клонит, и держала себя в руках, но когда услышала родное дедушкино «в осенне-зимний», не выдержала и тихонько заплакала.
– Лика… Лика… Ангелика, – нараспев стал успокаивать ее Валерий Иванович.
– Анжелика, – поправила она, – Спой мне, что бабушке пел.
– А плакать не будешь?
– Нет.
Дедушка еще немного покачал ее и обвил руками. Каблуками стал тихонько отстукивать ритм.
– В этот вечер, в вихре…
– В танце, – поправила Лика. Она хоть и расстроилась, но была очень внимательной девочкой.
– В танце карнавала, – улыбнулся дедушка, – я руки твоей коснулся вдруг…
Закачал Лику, словно танцуя с ней. Она улыбнулась.
– Ну, а то – расплакалась. Взрослый человек…
– … называется! – сказали они уже хором: Лика знала дедушкины присказки и порой успевала его опередить. Они засмеялись и поцеловались. Посидели еще немножко молча.
– Анжелика, – официально прошептал дедушка на ухо, – можно личный вопрос?
– Спрашивайте.
– Откуда у нас в доме свежие цветы?
– Это тебе… В честь выздоровления.
– А… Я так и подумал…
– Что хоть вы все ко мне привязались, – нежно промурлыкала Лика, – я еще маленькая.
8
Прошли эти долгие пять дней. Пятнадцатое апреля. Пятнадцать градусов.
Полдня Елена пробыла у костюмеров и теперь сидела в гримерке напротив окна, в красивом платье Графини. Валерий Иванович стоял рядом и, как всегда, пристально всматривался в ее лицо. Потом робко трогал веки, щеки, шею. А потом начал гримировать быстро и деловито. Лика помогала. Она следила за каждым движением рук, каждым сгибом фаланг больших дедушкиных пальцев. Запоминала, как ложится материал, как ходит кисточка. Грим превращался в лицо, Елена двигала губами и скулами, а новая кожа, как живая, ходила вверх-вниз, морщинилась и натягивалась.
Дедушка снова отошел к окну.
– А улыбнуться?
Елена подняла краешки губ.
– А погрустить?
Сдвинула бровки.
– Вот
Елена встала и посмотрела в зеркало. Лика кинулась к ней.
– Что случилось?
Елена заплакала и быстро промокнула салфеткой глаза, чтобы не испортить грим. Но слезы не слушались.
– Валерий Иванович! – обняла она дедушку. – Можно я вас поцелую?
Дедушка сел в кресло.
– Это я у вас должен о таком спрашивать…
Елена поцеловала его, обняла и прижала к себе.
– Я сбегаю за всеми? – спросила Лика и, не дождавшись ответа, выбежала в коридор.
Она старалась не думать ни о чем плохом, просто летела по коридорам, как обычно, ракетой и приземлилась в кабинете Анны Николаевны.
– Можно смотреть, готово, все сделали.
Обратный путь занял больше времени: у Анны Николаевны болели ноги. Когда вошли в гримерку, Елена стояла у окна, спиной к двери. Анна Николаевна не сказала ни слова, только подошла чуть ближе.
– Это не я, – прошептала Елена, – я думала, что это будет, как будто я, но – старая. А это – не я.
– А где Валерий Иванович?
– Он почему-то домой ушел.
Анна Николаевна еще несколько секунд посмотрела на Елену, опустилась в кресло и сказала:
– Одно лицо.
– Что «одно лицо»? С кем?
– Неважно, Леночка, это я так…
– Мне еще горб сошьют, Анна Николаевна. Завтра, к «генеральной».
Вечером дедушка молчал, что-то рисовал, несколько раз перевесил из шкафа в шкаф свой пиджак с орденами. Ничего не поел, лег подремать и тут же глубоко уснул.
Глава четвертая
1
Следующий день был очень длинный. Самый длинный в жизни Лики.
Рано утром она проснулась и пролежала, почти не двигаясь, полчаса, а может, час. Светало, но ночной холод задержался в комнате, было лень встать и закрыть форточку. То ли живот болел, то ли грустно было – непонятно. В общем, это был странный час. Наконец она поднялась, прокралась на цыпочках мимо дедушкиной постели в душ, а потом решила приготовить завтрак.
Трамваи уже вовсю звенели, но дедушка прожил здесь много лет и спал под этот шум «как убитый». Ровно в полвосьмого он встал безо всякого будильника. Зная чудеса его режима, Лика подготовила все заранее, нарезала хлеб, вытащила масло из холодильника, а без одной минуты восемь разбила два яйца на нагретую сковородку. Дедушка «вышел к завтраку» опрятно одетый и улыбающийся.
– Волнуешься? – спросила Лика.
– Нет, – ответил он, и они замолчали на какое-то время, потому что – «когда я ем, я глух и нем». Потом она налила чаю. Это был долгий завтрак.