Молодой маг Хедин
Шрифт:
Джибулистан протирался в разные стороны на множество поприщ, как и положено. И в нём хозяйничали Истинные Маги, это была их вотчина, их одаль, где они могли всё устроить к собственному удовольствию. Старый Хрофт видел множество чудес, но нигде не встретил такой красоты и умиротворённости, как подле голубого города, где владычествовали, как он понимал, молодой маг Хедин и его прекрасная спутница.
Ему попадались и другие Истинные Маги: и все они не обращали на него особого внимания. Их слишком поглощало творение, преобразование бесплотной и неощутимой магии во что-то настоящее, твёрдое, вещественное. Для Отца Дружин они казались тогда почти неразличимыми.
Кроме
За ним Старый Хрофт наблюдал некоторое время. Видел, как тот со скучающим видом заставлял барханы взбираться друг на друга, а потом расходиться по местам, словно вышколенное войско. Но забава эта черноволосому гиганту быстро прискучила, и он сел прямо на камень возле берега живой реки, тотчас же принявшейся плескать водой на его босые ноги, словно играя.
Грудь и руки сидевшего мага бугрились мышцами. Грива иссиня-чёрных волос спускалась до самых плеч, лик был мрачен.
(Комментарий Хедина: да, похоже, похоже. Брату Ракоту с самого начала было скучно в мирном и тихом Джибулистане. Я вспоминаю его самую первую подругу, Саньярси, любившую носить волосы цвета пылающей меди. Она быстро покинула мрачного Ракота, что никак не мог понять красоты и благости Джибулистана. Да и сам Ракот самым первым из всех ушёл в большой мир, даже раньше Мерлина. Ему требовалось настоящее дело, дело, а не забава.)
Отец Дружин долго смотрел тогда на Ракота. Видел его необузданность, горячность, жажду боя — но видел и преданность, честность, открытость. Этот не ударит в спину, пойдет в открытый бой, потому что напасть из засады — бесчестно.
Он был одной с ним крови, Истинный Маг Ракот. Ему бы пировать за столами Валгаллы, сходиться в поединках — чести ради — с эйнхериями. Ему бы выходить на Боргильдово поле — с тем, чтобы там и остаться. Старому Хрофту очень хотелось подойти и заговорить — но что-то удерживало. Может, именно это явное сходство? Ракот станет действовать так же, как действовал в своё время Отец Дружин, и точно так же окажется обречён на поражение.
(Комментарий Хедина: в точку.)
И с тех пор, уже зная дорогу и к Столпу Титанов, и в заветный Джибулистан, Старый Хрофт не раз и не два возвращался туда. Поистине удивительно, что присутствие его ни разу никого не взволновало. Истинные Маги были слишком поглощены собой, собой и миром, и на Отца Дружин никто не обращал внимания — да к тому же он ещё и старался не попадаться зря на глаза.
Он следил за молодым магом Хедином. Он видел, как возводился Голубой город, как радовались его обитатели новым садам, фонтанам и водопадам. Но видел также, как росло соперничество меж Хедином и его возлюбленной, именем Сигрлинн. Чем сильнее тянулись они друг ко другу, тем яростнее старались показать всё своё искусство, а из гордости обоих родилось соперничество, старание превзойти того, кто рядом.
Отец Дружин видел, как Хедин и Сигрлинн ссорились — зачем ты построил это? Не гармонирует с моим! — видел, как потом они бурно мирились. Видел, как молодой маг сдружился с сумрачным Ракотом. И тот, и другой словно не могли смириться с чем-то, чего сами не понимали.
Как это вышло, как понял это Старый Хрофт? И молодой маг Хедин, и столь же молодой маг Ракот — оба жадно странствовали по самым граням бытия, забираясь так глубоко, что Отец Дружин не мог уже за ними последовать. Они
Молодой же маг Хедин всё больше и больше интересовался тайным знанием, что накопили смертные и бессмертные. Так начиналась его дружба — если это можно так назвать — с альвами.
(Комментарий Хедина: всякий раз так и хочется воскликнуть — не так оно всё было, совсем не так! Мы действительно бурно ссорились с Си и столь же бурно, гм, мирились; и мы действительно именно тогда стали сходиться с Ракотом, немало постранствовав вместе. Но мы тогда ни с чем не «не смирялись» и ни с чем не боролись. Субстанция Тьмы, Тьма как действующее начало оставалась как-то вне того, чему нас учили птицеголовые наставники; и нас с Ракотом вело тогда скорее просто неуёмное любопытство. Можно, конечно, надуть важно щёки и притвориться, будто уже тогда «горела в наших сердцах ненависть к тирании Ямерта», но это будет бесстыдная ложь. Никакой ненависти там отродясь не горело, Истинные Маги вообще не знали, что это такое. Вся наша жизнь, вся юность Поколения была одной сплошной радостью, и даже размолвки с Си шли на пользу — делали примирения ещё более желанными и жаркими.
Нет, мы ведь искали, да… но чего?
Забыл.
Я, который ничего не забывает!
Остались в памяти дела и странствия, но ушло куда-то чувство, в них увлекавшее.
Обида на Си? Быть может.
Желание, гм, покрасоваться с какой-нибудь подружкой, чтобы приревновала та же Си? Пытаюсь ответить себе честно, и не получается. Тогдашние мысли словно спрятаны за пеленой непроницаемого тумана, словно я сам старался вычеркнуть их из памяти. Почему? Отчего? Нет ответов.
А ведь именно тогда, с тех путешествий, и начиналось то, что принесло мне в конце концов странное не то прозвище, не то титул: Познавший Тьму.
Наверное, всё начиналось с упрямства. Си была самим светом. Она и любила свет, тьма её не занимала.
Но при этом она как-то подозрительно неплохо в ней разбиралась…
И Ночные Всадницы. Откуда пошла её любовь к этому племени?
Гулльвейг, вспомнил я имя из рукописи Старого Хрофта, и тут мне сделалось как-то не по себе. Что за наследство приняла моя Сигрлинн, если вообще приняла? Или Всадницы — сами по себе, к «матери ведьм» отношения не имеющие?
Не хотелось об этом. Написанное Отцом Дружин властно уносило в прошлое, и я вновь видел роскошный, заботливо ухоженный всем нашим Поколением Джибулистан и наш с Си Голубой Город.
Эстери, я помню, очень любила цветы. Шендар души не чаял в певчих птицах, а Макран забавлялся с оживающими барханами и водопадами. Фелосте творила, не размениваясь на мелочи, сразу целые оазисы…
Разумеется, всё это были только иллюзии. Бродячие барханы, птицы, становящиеся пеной, разговаривающие камни — мы не могли творить по-настоящему живое. Достаточно вспомнить моего Хервинда. Мы лишь изменяли, приспосабливали, улучшали.